Фото: Зарема Алиева
В Дагестане есть такие места, что, посещая их, невольно думаешь: «И зачем кто-то когда-то сюда забрался, чтобы жить?»
Село Дучи — одно из них.
В него от районного центра — лакского села Кумух — по горным кручам ведет страшная, извилистая дорога. Рассказывают, что она появилась так: после того, как в 1944 году жителей села переселили на равнину, их дома остались брошенными. Камни из разрушающихся зданий стали использовать для строительства жители Кумуха — и для удобства транспортировки проложили в село дорогу.
Расселяли Дучи и другие окрестные села в конце 40-х в приказном порядке. Государство посчитало, что горцам лучше жить на равнине — земли отвели из тех, где раньше проживали депортированные в Среднюю Азию чеченцы. С тех пор село опустело.
Лето на родной земле
На протяжении всей взрослой жизни махачкалинский врач и писатель Зияутдин Айдамиров ездил с детьми в покинутое родовое село — проводить лето, жарить шашлыки в лесу на соседней горе. Водитель «Нивы», которая везет нас в Дучи (только такая машина идет здесь уверенно), рассказывает, что этот лес любят и жители Кумуха. Два часа спокойного хода для горцев — не дальняя дорога.
Мастера-лудильщики, которыми славилось Дучи до выселения, и ездили, и ходили пешком из села аж до самого Азербайджана — зарабатывать. Так однажды уехал и отец Зияутдина вместе с сыном — а вернуться уже не смог. Грянуло переселение на равнину, от которого нельзя было отказаться. Уезжали не только дучинцы, но и жители соседних сел. Рассказывают, что на всех у них было две арбы вещей — все, что успели забрать. В Дучи к тому времени насчитывалось около трехсот хозяйств.
Прошли десятилетия, и в опустевшее село стал «наезжать» Зияутдин. Лето он проводил в небольшом шалаше. Отчий дом восстановить не удавалось, да и не было смысла: уедешь — все растащат. Он и так стоял без оконных рам: сняли пастухи на костер. Чтобы село существовало, нужны постоянные жители, считал писатель.
Параллельные вселенные
Дучи будто разделено на две реальности. На въезде встречает кладбище, по плитам видно: люди здесь жили столетиями. Справа на пригорке — аул-призрак, то, чем стало после переселения и могло остаться все село. Дальше начинается восстановленная часть Дучи — пять новых домов. Прямо же — участок, где будто перемешались прошлое и настоящее. Кто-то захотел построится прямо на земле, где стоял дом деда. Теперь посреди развалин и каменных завалов высятся два новых здания.
В центре села стоит свежевыкрашенный новенький вагончик — там живут те, кто приезжает ненадолго. Вокруг — невероятно красивые пейзажи.
Мы сидим на террасе дома Айдамировых, пьем чай с горными травами, собранными Патимат на местных холмах. О том, что хочет вернуться в разрушенное временем родовое гнездо, Зияутдин объявил своей второй супруге едва ли не при сватовстве. Медик по образованию, она согласилась, но сказала, что прежде ей надо выйти на пенсию.
Это случилось через десять лет, в 1998 году. И супруги поехали туда, где ничего не было.
Все свое
Почему тянутся люди с равнины обратно в горы?
— Этого никто не поймет из читателей ваших, — говорит женщина, — это почувствовать надо. Вот я свое село тоже помню с детства. Ходить по тем же дорожкам. Радоваться тем же пейзажам… А на равнине чужая земля, не наша, так муж считал, и я его понимаю. Тут, в Дучи, у нас все свое.
«Свое» — хотя такой точки даже нет на карте. Административно села Дучи не существует. Для «официальных» нужд отсюда ездят в Кумух.
Но точки на карте не важны, когда вон там был дом деда, а теперь осталось несколько камней и кусок крыши. Зияутдин был романтиком, считает его супруга. Любил летать: когда наскучило на параплане, соорудил себе крылья. Всерьез хотел попробовать взлететь над родными пейзажами — но вмешался сын. Патимат показывает старую фотографию — на ней улыбающийся Зияутдин с крыльями за спиной. В их доме много старых вещей, символов прошлого. Бережно хранятся книги, в том числе вышедшие из-под пера хозяина. Про одну из комнат Патимат говорит: «Это кабинет мужа», — и долго рассказывает, каким он был.
В Дучи Зияутдин переехал уже семидесятилетним. Супруга разделила с мужем его мечту.
Особенное место
— Ничего тут не было, вот на этом месте только остатки комнаты, без крыши, — вспоминает Патимат. — Столбов не было, потолок проваленный. Спали почти под открытым небом, если дождь шел, поверх одеяла с головой накрывались полиэтиленом и всю кровать им тоже покрывали. Целое озеро потом на нас собиралось, мы его на пол сливали.
Сначала супруги не привезли никаких вещей — только орудия труда и газ. Два года жили без света, а вода здесь до сих пор из колодца или из родника.
— Мы все это делали, чтобы люди пришли и жили тут, чтобы после нас тут жизнь была. Муж говорил: «Времена разные бывают, надо село возродить, чтобы мой народ на свою землю мог вернуться, если что случится, и на ней любую беду переждать», — объясняет Патимат. — Я вот смотрю, что творится, и понимаю: села возрождают горные, чтобы было куда детей и женщин в случае чего спрятать, если нужно будет тоже.
Жили на пенсию, потом завели хозяйство. Но грустить Патимат заставлял не физический труд — первые четыре года дались эмоционально непросто.
— Но муж заметит, что я совсем загрустила и говорит: «Пойдем я тебе такое место покажу, особенное», — и ведет далеко или на речку, — вспоминает она. — Поддерживал очень. И сам интересный человек был. Его рассказы бесконечно можно было слушать.
Когда душа радуется
Через два года после переезда случилось несчастье: Зияутдин косил траву, когда его укусила змея. Писатель выжил, но провел год лежачим больным. Жена лечила его сама — так, как рекомендовали врачи. Помнит, как пешком несла из Кумуха противоядие — сыворотку. Очень аккуратно — так, чтобы пробирка даже слегка не качнулась. Ухаживала за мужем и трудилась — к тому времени у супругов была корова и свой огород. В Махачкалу возвращаться они даже не думали.
— Зачем? Мы сами медики, — объясняет Патимат. — Аптечка вот у меня, я и соседям всем помогаю, если надо. Часто приходится, особенно если пчела укусит.
Зияутдин восстановился после укуса и прожил еще семь лет. Все эти годы мысль о возвращении его не посещала. Не посещает она и Патимат. Больше десяти лет она живет в Дучи без мужа, но уезжать не думает.
— Он мечтал для своего народа об этом месте. Мне хочется, чтобы душа его радовалась, глядя как получается то, что он хотел. Чтобы на кладбище к нему ходить, где он мечтал упокоиться. Не могу я его бросить.
Село своими руками
Патимат в горном безмолвии не скучно. Все время занято работой — зимой, в короткий световой день, его даже не хватает. Утром она идет к коровам — их уже шестнадцать голов. Доит, кормит, делает молочные продукты. Они потом отправятся детям в город и на продажу: «Детей-внуков женить ведь надо». Ухаживать за скотиной помогает зять Абумуслим Омаров. Он же — человек, построивший все новые дома в Дучи.
Зияутдин оказался прав: вслед за ним в родовое село потянулись люди. Немногие решаются жить здесь подолгу — чаще пенсионеры. Молодежь приезжает летом, но и им нужно жилье.
Абумуслим, мастер на все руки, все делает сам. Однажды приехав в Дучи, он решил остаться жить в селе и теперь проводит в доме Айдамировых почти все время.
— Почему я тут? Нравится. Работы тоже много, один дом закончу — другой начинаю, — говорит мужчина. — В селе родился, и мне такая жизнь по душе. Скучать тут некогда, скучно бездельникам бывает.
— Он как первый раз приехал к нам, в тот же день сказал: «Я больше отсюда шагу не сделаю никуда», — добавляет Патимат. — К дочке моей, своей жене, ездит два-три раза в месяц, или они сюда.
Абумуслим считает: жители вернутся, и скоро в Дучи будет много людей.
Чувство дома
Пока же в селе зимуют только две соседствующие семьи: Патимат с зятем и супруги Буттаевы. Чтобы попасть к ним, надо перейти небольшую дорожку от дома Патимат. Видно, что за хозяйством следят: аккуратный двор, ухоженный участок, с краю которого, на вершине обрыва, лавка с сиденьями, повернутыми так, чтобы смотреть на окрестности. Хозяин подтверждает: часто с женой они сидят и любуются пейзажем.
Хозяйка — молодая женщина по имени Зульфия — родом из небольшого села на двадцать хозяйств. Так что на переезд пошла легко.
— В Кумухе с мужем познакомилась, и мы сразу переехали сюда жить, шестнадцать лет тут. Мне нравится. У мужа даже WhatsApp нет, и ему не скучно, а у меня и интернет есть, я с родней и подругами связь поддерживаю, — рассказывает она. — Еще другие приезжают, когда тепло. Патимат вот есть у меня. Если что-то надо, я к ней иду — и просто поговорить тоже, она всегда посоветует, поддержит. Вот через улицу мы живем друг от друга, а дел так много бывает, что неделю или две не успеваем увидеться.
Сын Буттаевых тоже жил в Дучи — пока не пришла пора идти в школу. Теперь он с матерью Зульфии. Иногда, зимой, если мужчины уезжают, Патимат и Зульфия остаются одни во всем селе. Говорят: не страшно.
— А кого нам боятся? — переспрашивает Патимат. — Придут люди добрые, мы их встретим по-хорошему, и пойдут они дальше. Мы рады всегда, если люди приходят.
— А если недобрые придут?
— У нас и нет тут таких, плохих к нам не пускают.
В «не пускают» верится легко: по пути в Дучи нас пригласили в районный отдел полиции — расспросить о намерениях.
Зульфия согласна с Патимат: в селе ей спокойно.
— А чего хорошего в городе жить? У меня там родственники есть, часто бываю, но мне тут нравится.
Патимат, стоящая рядом, добавляет:
— В городе только четыре стены у человека есть его собственные, а тут выходишь, по сторонам смотришь — это все твое. Так мы себя чувствуем. Когда-то, что видишь, теряешь — будто дома нет у тебя. Вот этой твоей горы нет, этого твоего неба.
***
У одного из новых домов трудится мужчина, занимается огородом. На участке виднеются десятки ульев — здесь они у многих. Говорить он не хочет: городские сюда приезжают скрываться от внимания, а не наоборот. По дороге из Дучи, на соседней горе, блестят крыши новых домов соседнего села — когда-то тоже покинутого.
