Сокровище из семейства гадюковых

В поисках гюрзы

— Поймать змею несложно — нужна длинная палка и мешок. Конечно, иду в длинных штанах и закрытой обуви. С собой — сумка с лекарствами.

Змеелов Заурбейг Агаев — директор серпентария в Дагестане, где содержат ядовитую гюрзу. В России всего два серпентария, где добывают змеиный яд, — здесь и в Новосибирске. В сибирском серпентарии, в отличие от дагестанского, сами перерабатывают яд для фармакологии — есть соответствующая лицензия.

Питомник расположен в пригороде Махачкалы — поселке Талги. Небольшое старое здание, рядом хозпостройки. В нем почти сотня змей. Их содержат в обычных комнатах, в клетках с сетками. Каждый отсек поделен на две половины: день — там включена лампочка — и ночь — темная половина. Когда мы входим, комната наполняется громким шипением, будто спускаются колеса «Камаза». Змеи шипят, чтобы предупредить: «Не подходи».

Заурбейг овладел редкой и опасной профессией по воле судьбы — в горном селе в Кулинском районе, откуда он родом, водились змеи.

— Еще школьником я часто ловил змей, они меня интересовали. Бывает, бегаем с ребятами по селу, увидим змею, все врассыпную, а я иду за ней: мне любопытно, куда она заползет. Мне было 8−9 лет, когда я ловил полозов, это неядовитые змеи. А в 12 специально пошел в горы, чтобы поймать гадюку. Хотел рассмотреть ее поближе. Поймал, открыл ей рот и посмотрел на зубы. Тогда я почувствовал, что с ней лучше не шутить. Но это был не страх, скорее, уважение.

Потом, говорит, зачитывался энциклопедиями и учебниками про змей. Правда, после школы поступил не на биофак, а на агрономический. Институт, армия, работа — уже не помнит, как пришла идея создать серпентарий:

— Я знал, что яд — дорогой. Знал, что в республике есть браконьеры — люди, которые ловят змей для продажи. И знал про успешный опыт работы серпентариев в других странах. Сделал расчеты и понял, что это золотоносный проект. Тогда в нашем минсельхозе мне готовы были помочь в создании теплиц, а я сказал, что не буду строить овощное хозяйство, буду искать партнеров, чтобы открыть серпентарий.

Так Агаев познакомился с командой змееловов, которые уже договаривались о совместном деле с Шарапудином Магомедовым — одним из будущих учредителей питомника.

«Золотоносный бизнес»

— Здесь один грамм яда гюрзы, — Шарапудин выкладывает на стол черную барсетку и вытаскивает из нее ампулу с сухим порошком. — Этого хватит, чтобы убить 20 человек или сделать 300−500 доз лекарственных препаратов.

Он делает паузу, а потом признается, что в ампуле не настоящий яд, а муляж для выставок и переговоров.

Шарапудин Магомедов — заместитель главврача отделенческой клинической больницы РЖД в Махачкале. В начале 2000-х, когда он преподавал в медицинском институте, коллеги рассказали ему про змееловов, планирующих зарабатывать на змеином яде. В то время у Шарапудина был понятный и прибыльный строительный бизнес. Идея вложиться в серпентарий, наверное, удивила бы многих его деловых партнеров, но медицинские знания позволили ему увидеть перспективу в необычном проекте.

Врач убедил товарищей-бизнесменов вложиться в дело, оформил разрешение на работу и отлов змей — и так появился серпентарий. Вскоре пути с партнерами разошлись, и теперь Шарапудин единственный учредитель ООО «Био-Фарм-Ш».

— Сколько вложили в серпентарий? Вскоре после запуска мы подсчитывали расходы, и речь шла примерно о 12 миллионах рублей. В сытые времена деньги на интересный проект отдавались легко, почти без подсчета, — говорит он. — Сейчас у меня только работа в больнице и надежды на то, что все же получится поставить питомник на коммерческие рельсы.

Качественный яд

Гюрзой заниматься сложно: она включена в Красную книгу, для серпентариев отлов ограничен, для остальных — запрещен. Официально яд гюрзы в России не продается — только на черном рынке. Говорят, цена доходит до 3000 евро за грамм.

Яд гюрзы используют в приготовлении лекарств от гемофилии — несворачиваемости крови. Сегодня, утверждает Шарапудин, в России такие препараты не производят.

В других странах яд гюрзы применяют также при изготовлении лекарств от невралгических заболеваний, мазей от радикулита, артрита, в производстве омолаживающей косметики.

Но в дагестанском питомнике, несмотря на многолетнюю работу, пока не продали ни одной ампулы.

— Во-первых, не имеем права: у нас еще нет нужных лицензий. Во-вторых, мы можем иметь дело только с производителями лекарств. Приходили люди, хотели купить яд — я не знаю, кто такие. Говорю: «Покажите документы, что у вас фармзавод. Будем думать, как наладить работу. Иначе — нет», — объясняет Шарапудин.

Пока он содержит питомник на личные средства. Яд добывают, откладывают в хранилище — до лучших времен — и постепенно движутся к цели.

— В этом году я начал знакомиться и общаться с производителями лекарств, например с фармзаводом «Северная звезда». Мы провели анализ яда в Пятигорской фармакадемии (Пятигорский медико-фармацевтический институт. — Ред.) — спасибо им, что помогли. Яд качественный — он не утратил свойства от того, что змеи живут в питомнике, а не в дикой природе, — говорит Шарапудин и вспоминает, что в Советском Союзе перерабатывали 4 килограмма яда гюрзы в год.

— Это огромное количество! Представьте, из каждого миллиграмма можно получить одну дозу лекарства. После развала СССР серпентарии оказались на территории Азербайджана, Таджикистана, Узбекистана… Чтобы получить разрешение на любое действие с ядом, нужно пройти десятки инстанций. Я в свое время мог купить оборудование и наладить производство лекарственных препаратов. Но есть много непонятных бюрократических препон.

«Он не должен был подходить к змеям…»

Яд гюрзы действует на человека и гемотоксически, и нейротоксически — то есть поражает и кровь, и мозг. Шарапудин говорит, что гюрзы в Дагестане кусают от трех до пяти человек в год: практически всех удавалось спасти в больнице.

Противоядие от укуса гюрзы в России не производят, и, по словам Шарапудина, есть проблемы с закупкой сыворотки из азиатских стран. Змееловы в питомнике всегда держат под рукой препарат из Армении «Таурин» — он снижает токсическое действие яда.

Только один человек, приближенный к питомнику, поплатился за смелость и неосторожность.

— Это был брат нашего змеелова, он не должен был к змеям подходить вовсе. А тут позвонили знакомые из села и сказали, что в кошару заползла гюрза. Нам часто поступают такие звонки — мы ловим змей, чтобы их не убили и чтобы люди не стали жертвами укусов. А он был такой быстрый, никого не спросил, пошел доставать змею. Мы узнали о том, что его укусила гюрза, поздно — через два-три часа. Лежал у нас в больнице больше недели — не спасли.

Шарапудин говорит, яд закавказской гюрзы отличается от яда среднеазиатской: он опаснее.

— Сколько яда дает змея в год? Примерно полтора грамма. Срок годности — до 20 лет. Гюрзу доят два раза в месяц, только в теплое время года: когда холодно, она в спячке. Дойкой занимаются наши змееловы. Они же кормят змей, следят за их состоянием, чистят клетки.

Змеиные истории и мечты о прибыли и науке

В коридоре питомника необычное мусорное ведро — доверху наполненное сброшенными змеиными шкурками. За кожей пресмыкающихся иногда приходят чабаны. Сегодня приехали ребята с конюшни. Сельские верят, что шкура, перетертая в порошок, лечит кашель у лошадей. Заурбейг отдает свежую, только сброшенную кожу.

— Был случай: привезли женщину с опоясывающим лишаем. До этого она лежала в больнице, пропила все лекарства — не помогло. Ей посоветовали приложить змею к поясу. Конечно, гюрзу мы не дали. У нас живет пара полозов — когда к нам на экскурсии приходят школьники, разрешаем их подержать. Принесли ей одного — через несколько дней позвонили ее родственники, сказали, что лишай прошел, — пожимает плечами Заурбейг.

Историй о дагестанских гюрзах у него больше, чем узоров на их шкурах.

— Район поселка Ленинкент — биотоп гюрзы, то есть ее место обитания. На вершине предгорья раньше было другое село, а рядом — кладбище, и большинство тех, кто там покоится, — укушенные змеями. Село кишело гюрзами, в итоге люди спустились пониже и разбили поселение. Только далеко они не хотели спускаться — и все равно остались в биотопе. Наверное, такая судьба — жить рядом со змеями. Там расположена школа-интернат для глухих, в середине 2006 года, когда дети были на летних каникулах, в библиотеку заползли змеи и отложили яйца. Я участвовал в ловле — мы тогда вынесли из школы восемь голов.

На вопрос, сколько может заработать браконьер на ловле змей, Заурбейг не отвечает. Он ловит змей только для нужд питомника.

— Если ловить змей в биотопе, за час можно поймать две-три особи. Но однажды я охотился за змеей две недели. У моего дядьки был день рождения. Я пообещал ему, что поймаю четырех змей. Отправился в горы и быстро поймал трех. А четвертая змея ускользнула, но я ее запомнил. Потом две недели приезжал за ней. В итоге удалось схватить ее в жару, когда она пряталась в расщелине.

Пока змеелов проводит нам экскурсию по серпентарию, ему звонят из горного района — змея заползла в кошару. Зайрбейг обещает подъехать.

— Говорят, змеи похожи на женщин — это так. Они капризные, коварные, сложно предсказуемые, — смеется он. — Кстати, самки и самцы гюрзы отличаются. Самки — симпатичнее. Смотрите: у самки хвост короче и мордочка привлекательная.

Змеелов с помощью палки по очереди достает пресмыкающихся из клетки. И правда, черты «лица» у самки мельче и, можно сказать, миловиднее.

Заурбейг рассказывает о питомнике оживленно, охотно уходит в философию, но мечты его связаны не с погоней за змеями. Он надеется, что серпентарий вырастет в предприятие по переработке яда, начнется выпуск лекарств и медицинские исследования по лечению серьезных заболеваний с помощью яда гюрзы.