«Все начинается с любви»

—  Педагоги — особенные люди, немного даже сумасшедшие. Я до сих пор не могу привыкнуть, что мне не нужно вставать рано утром, собираться на работу. Я очень люблю свою профессию. В жизни вообще все начинается с любви — к мужчине, к детям, к профессии. По крайней мере, в моей жизни всегда так было, — говорит Татьяна Николаевна Бузуртанова, учитель биологии с 45-летним стажем.

Детство с «Лукашенками»

Мама Татьяны Николаевны родом из Белоруссии. Во время Великой Отечественной семья перебралась в Тулу, где и познакомились ее родители. Детство и юность Тани прошли в этом старинном русском городе. Но самые теплые детские воспоминания связаны с небольшим поселком на берегу Днепра, где жили их родственники и где Таня с сестрой часто проводили каникулы.

— По соседству с нами жили «Лукашенки», их все именно так называли. Мы с Сашей Лукашенко часто бегали вместе на Днепр купаться. Теперь он президент Белоруссии, наверное, об этом уже и не помнит.

Татьяна росла в обычной советской семье: папа работал в собесе, мама была продавцом. Дочь выбрала профессию учителя не случайно:

— Я очень любила свою школьную учительницу химии и хотела быть на нее похожей.

Девочке настолько нравился педагог, что просто безупречно знать ее предмет ей показалось мало, и она стала приносить к двери учительской квартиры букеты цветов.

— Позже я узнала, что у нее из-за этого были большие проблемы в семье. Муж страшно ревновал, думал, что цветы дарит тайный поклонник. А потом меня разоблачили…

Окончив факультет химии и биологии Тульского пединститута, комсомолка мечтала уехать в Сибирь — строить БАМ. Но декан, ткнув пальцем в крохотную точку на карте с надписью «Назрань», сказал: «Ты же староста курса, кто, если не ты?!» — и Тане пришлось подчиниться.

Попытка к бегству

В августе 1973 года, сойдя с поезда в Назрани, молодая учительница отправилась искать дом Сулеймана Арсельгова, директора школы № 2, где ей предстояло работать. В короткой юбке и на высоких каблуках — так тогда одевались советские модницы, она резко выделялась на улице провинциального кавказского городка.

— Сулейман Магометович отвел меня в школу и поручил сторожу помочь найти жилье. Сторож первым делом спросил, есть ли у меня юбка подлиннее, — с улыбкой вспоминает Татьяна Николаевна.

Но даже переодетой, никто не соглашался сдать ей комнату. С трудом удалось снять времянку — небольшой домик по соседству с бригадой строителей из Грузии.

Темпераментные грузины так пылко приветствовали новую соседку, что не на шутку ее напугали. На рассвете, схватив свой чемодан, она побежала на вокзал и купила билет до Туапсе, куда к тому времени переехали жить ее родители.

Беглый педагог вместе с мамой пошли в прокуратуру — получить консультацию, что же делать дальше. Оказалось, отказ отработать положенные три года грозил молодому специалисту серьезными неприятностями. Мама отправила Таню назад в Назрань, но вместо этого дочь укатила к бабушке в Тулу, надеясь, что уж она-то точно спасет любимую внучку от «ссылки» в Чечено-Ингушетию. Однако бабушка, воспитанная в духе коммунизма, отчитала беглянку:

— Тебя Родина зря учила, что ли? Поезжай и работай!

«Такая дикость во всем»

Когда Татьяна вернулась в Назрань, учебный год уже начался, но нового сотрудника не стали наказывать за прогулы. На этот раз ее поселили недалеко от школы вместе с двумя другими молодыми учительницами, тоже работавшими по распределению. Одна была родом из Москвы, вторая — из Орджоникидзе (нынешний Владикавказ).

— Поначалу здесь для меня такая дикость была во всем, — признается Татьяна Николаевна.

Крупный и мелкий скот свободно гулял по улицам, по утрам будили заливистым пением петухи, неасфальтированные дороги в дождь превращались в полосу препятствий. Но это все ерунда по сравнению с холодом. В то время в Назрани все здания обогревались печками. Школа отапливалась углем, но педагогам угля не полагалось, и каждый выживал как мог. Жалея приезжих девушек, школьные технички давали им дрова. Но идти по улице с вязанкой педагогу было стыдно, поэтому Таня прятала свое сокровище в сумку, а тетради приходилось нести в руках.

—  Однажды, возвращаясь домой, я поскользнулась и упала. Сижу посреди улицы в грязи и плачу, а вокруг разбросаны школьные тетради. Помню, мимо проходил мужчина, удивился. А я думала о том, что же скажу ученикам.

Гуси и теория эволюции

Ученики тоже не забывали устраивать проверки на прочность.

— Мне тогда 23 года было. В 10 классе у меня учились уже взрослые парни. Идет урок биологии, открывается дверь, и ко мне в кабинет загоняют стаю гусей. Что делать? «Ой, как хорошо, — говорю. — Правда, у нас сегодня другая тема, не „Птицы“, но давайте рассмотрим гуся». После этого они поняли, что со мной такой номер не пройдет, и перестали шалить.

С большой теплотой вспоминает Татьяна Николаевна директора школы.

— Сулейман Магометович был географом по образованию, объездил весь мир, очень много всего знал. Именно он сделал из меня учителя. Однажды пришел к нам в класс, как раз была тема «Хищные птицы», и попросил разрешения провести урок вместо меня. Рассказал, как был в Индии, там живет племя, которое скидывает трупы со скалы, и хищные грифы их потом клюют. О каждом селе, о каждом камне в Ингушетии мог рассказать. У нас были совместные праздники, весной и осенью поездки в горы. Ходили на могилу Идриса Базоркина. Я обожаю его «Из тьмы веков», знаю практически наизусть.

Помнит Татьяна Николаевна и неудачи.

— Моей большой педагогической ошибкой было сказать, что Бога нет и все живое на Земле появилось в результате эволюции. По сей день помню выражение лица одного из самых бойких учеников класса — Мовсара Бекова, когда я объясняла теорию Дарвина о происхождении человека. Он встал и сказал: «Как это так, ведь человека создал Аллах!» Я ответила: «Какой Аллах? Человек произошел в результате эволюции». С того момента для того класса я просто перестала существовать. С тех пор теорию эволюции я объясняла совсем иначе, обходя тему вмешательства Всевышнего.

Но не всегда приезжей учительнице приходилось подстраиваться под местные порядки, иногда получалось внести свои коррективы в образ жизни ингушей. Так случилось, когда у ее учеников был выпускной.

— Мне очень хотелось сделать для этих детей настоящий выпускной, такой, как был у нас. Я предложила всем вместе встретить рассвет, но мне ответили, что девочек уж точно не отпустят родители. Тогда я вместе с мальчиками обошла всех одноклассниц, поговорила с их родителями. И девчонок отпустили, всех до единой, под мою ответственность.

Султан по имени Леня

Срок работы подходил к концу, когда Таня на свадьбе своих знакомых познакомилась с Султаном Бузуртановым — красивым парнем с хорошим чувством юмора, директором местной нефтебазы.

— Его звали Султан, но я его называла русским именем Леня. Он родился в городе Кант, в Киргизии, в 1945 году. Его семья, как и все ингуши, подверглась высылке. С ними рядом жила женщина, у которой умер сын Леня. Эта соседка его, можно сказать, вырастила — любила его, относилась как к собственному ребенку и называла Леней. Как-то пошло, что его и остальные стали звать Леней. Он был умным и необычным человеком, легко сходился с окружающими. Учился в Ростовском институте на юрфаке, но на 2 курсе его отчислили за прогулы. Отец, прокурор, восстанавливать в вузе не стал: раз не смог учиться, пусть работает. Он возлагал на сына большие надежды, хотел, чтобы тот создал настоящую ингушскую семью.

Но сын и тут обманул его ожидания, влюбившись в русскую. Татьяна, отработав в Ингушетии три года, вернулась к родителям в Туапсе, устроилась в местную школу. А спустя какое-то время Султан приехал просить ее руки. Свадьбу, на которой были лишь родственники и знакомые невесты, сыграли в одном из ресторанов. Отсутствие своей родни жених объяснил ингушскими традициями. На самом же деле парень пошел наперекор своей семье, которая не готова была принять сноху другой национальности.

«Как же я ее люблю!»

Почти год молодожены жили порознь: поменять работу в разгар учебного года Татьяна не смогла. Потом сняли квартиру в Орджоникидзе, где Татьяна устроилась учителем в местную школу, а Султан все так же работал на нефтебазе в Назрани.

— Он совсем необычный был ингуш. Мог, сидя в компании друзей, воскликнуть: «Как же я ее люблю!» Или, вернувшись под вечер домой, войти в комнату со словами: «Никого не было до тебя, ничего не было до тебя — никаких имен, никаких времен. В час нашей встречи мир сотворен!»

Для непосвященных стоит отметить, что публичное выражение чувств в ингушском обществе абсолютно неприемлемо. В ингушском языке отсутствует даже само слово «любовь», а выражение «Я тебя люблю» дословно можно перевести как «Ты мне нужна/нужен». Такой вот ингуши неромантичный народ. Но Султан Бузуртанов игнорировал местные условности.

«Ты не станешь нашей снохой»

В 1978 году у пары родилась дочь Лейла. Вскоре Султану предоставили жилье, причем рядом с родительским домом. Тогда Татьяна и познакомилась с новыми родственниками.

— Мы с дочерью были дома одни. К нам пришел мой деверь и, стоя в дверях, сказал: «И 10 лет, и 20 лет пройдет, ты не станешь нашей снохой, не войдешь на порог нашего дома. Запомни это!» И я на всю жизнь запомнила. Но мне было нужно, чтобы мой любимый муж был рядом, а остальное не важно.

Назло новым родственникам девушка, вместо того чтобы надеть косынку, демонстративно сделала короткую стрижку.

— У меня долго была такая прическа, совсем не свойственная ингушской женщине, но муж мне ничего по этому поводу не говорил. Только спустя годы я начала носить платок. Я так сама решила, старалась сильно не выделяться. Муж меня ограждал от любых неприятностей. В мою сторону не то что сказать, косо посмотреть нельзя было. Со свекром мы так никогда и не встречались, даже после рождения внука — наследника рода Бузуртановых. Свекровь, сестры, братья мужа со мной изредка общались, но близких отношений между нами не было. И сейчас встречаемся редко, только по случаю свадьбы или похорон.

А вот у Султана с родственниками жены все было иначе. Вопреки ингушским обычаям, согласно которым зять не видится с тестем и тещей, он тесно общался с родителями Татьяны. Ее мама, Галина Петровна, очень любила бывать в Чечено-Ингушетии.

— Здесь ведь особое отношение к старикам. Когда мама приезжала к нам в гости, к ней непременно приходили все наши соседи и знакомые — что-то ей рассказывали, дарили какие-то приятные мелочи. Раньше вообще жили очень дружно: заборов не было, мы могли вынести столы и все вместе отмечать праздники — русские, ингуши, дагестанцы. Тогда на всю Назрань была одна маленькая мечеть, но люди были добрее друг к другу.

Жизнь «после»

Султан ушел из жизни рано, в пятьдесят с небольшим, — оторвался тромб.

— Его уход был для меня ударом. Вся жизнь разделилась на «до» и «после». Со временем ты привыкаешь к человеку, чувства притупляются, но в момент, когда тебе плохо, они возвращаются с новой силой. Странно, конечно, смотреть на 70-летнюю старуху, рассуждающую о любви, но это действительно так! Наверное, всю тяжесть жизни мне скрашивала любовь к мужу. Я всегда скучала без него, а когда он приходил — по шагам определяла, в каком он настроении.

Когда Султан умер, Лейле было 19, Астемиру — всего 16. Семья Султана вдове и детям не помогала, а на учительскую зарплату было не разгуляться. Астемир стал подрабатывать грузчиком в свободное от тренировок время (он тогда профессионально занимался дзюдо, был в сборной России), разгружал вагоны.

Конечно, у Татьяны Николаевны была возможность уехать из Ингушетии, родные настаивали на этом, но ее держали в республике обстоятельства (дочь училась в местном университете), ученики и память о муже.

Если вернуть все назад

Лейла с успехом окончила Ингушский университет, факультет иностранных языков, вышла замуж, уехала в Египет. Астемир работает тренером, а еще помогает сыну претворить в жизнь мечту — стать великим хоккеистом. Татьяна Николаевна живет с ними. Говорит, что сноха Залина стала для нее второй дочерью и настоящей подругой.

У Татьяны Николаевны 8 внуков — 7 девочек и один мальчик, не так много для ингушской бабушки. Зато учеников уже и не сосчитать. И хотя она на пенсии, но до сих пор помогает школьникам готовиться к ЕГЭ.

— Представляете, сколько за 45 лет моей работы у меня было выпусков? Я даже вспомнить всех не могу, а они меня помнят и узнают, встречая на улице. Многие стали врачами. Один из любимых учеников — Султыгов Осман — сейчас работает хирургом в РКБ. Я его готовила к поступлению по химии и биологии. Когда он окончил институт, мы встретились, и он мне говорит: «Татьяна Николаевна, а окислительно-восстановительные реакции я так и не понял». Таутиев Насрудин недавно «заслуженного врача России» получил. Хорошо помню Тебоева Алаудина, очень разносторонне развитый парень был. Я отправила его на олимпиаду в Грозный, приезжает с третьим местом по биологии, говорит, что хотел мне приятное сделать. Он погиб в автокатастрофе. А любимый класс был — выпуск 1986 года. Мы до сих пор каждый год собираемся вместе.

Прожив большую часть жизни в Ингушетии, Татьяна Николаевна иногда задумывается, как сложилась бы ее судьба, если бы декан ткнул пальцем в другую точку на карте.

— Если бы можно было вернуть все назад, я прожила бы другую жизнь, хотя… Однозначно сказать не могу. Я могла бы остаться на кафедре химии, жить в большом городе, заниматься наукой. Всем этим пришлось пожертвовать, зато я узнала, что такое любовь, что значит любить и быть любимой. А это гораздо больше.