Мужчины в тюбетейках
— Ля-илляха-иль-алла! — группа певцов бесконечно выкликала по-арабски знаменитое «Нет божества кроме Аллаха!» В ритме этих слов двигались все: седые старцы, взрослые бородачи и дети в неизменных тюбетейках и мусульманских рубахах с закрытым горлом. В окне соседнего дома поблескивали глаза — за церемонией наблюдали женщины. Приближаться им запрещено, чтобы не отвлекать молящихся. Как говорят сами верующие, «Когда поминают Аллаха, между мужчинами и женщинами должна быть стена». Иногда уставшие бегуны отходили в сторону, отдыхали, а затем с новыми силами вливались в круг, уже полтора часа непрерывно двигавшийся вокруг пустого, запретного пространства, в котором незримо присутствовала божественная сила. Только стройный и строгий старик в очках стоял, опираясь на трость, и наблюдал за священнодействием. Это был тамада — так здесь называют старейшину и наставника.
Совершался зикр — поминание бога, особый род коллективной молитвы. Члены общины собрались, чтобы душа умершего утром собрата получила благословение и Аллах простил ему грехи. Еженедельно в Чечне и Ингушетии проходят десятки подобных церемоний как по случаю чьей-либо смерти, так и регулярных. Не во всех зикрах участники движутся по кругу. Где-то трясут головой, где-то поют и играют на музыкальных инструментах. Некоторые поминают Аллаха молча — либо про себя, либо пользуясь особой системой дыхания, еще больше роднящей зикры с восточными практиками. Но всех объединяет принадлежность к суфизму — эзотерическому течению ислама, чьи тайны уже много веков притягивают исследователей.
Дао по-мусульмански
Суфизм настолько загадочен, что даже его название вызывает споры. Некоторые утверждают, что его корни — в названии навеса суффа, под которым во времена Пророка собирались бедняки. Другие выводят его от арабского «суф» — «шерсть», так как древние аскеты и мистики надевали колючую шерстяную одежду. Третьи — от слова «ас-сафа», означающего прозрачность и чистоту.
Путем молитв и ритуалов суфий совершенствуется, приближается к Аллаху. Как и в учении йоги, навыки здесь передаются не по книгам, а от сердца к сердцу, от учителя — устаза — к ученику — мюриду. Устаз несет за всех учеников ответственность перед Аллахом. Как писал суфийский шейх Кунта-Хаджи, «Если у учителя в разных местах умирают две тысячи мюридов одновременно, то он успевает помочь каждому из них при отделении его души от тела и держит ответ перед ангелами-мучителями за деяния мюрида».
Учителя выбирают добровольно, и если выйти из ислама нельзя, то сменить суфийское течение обычно не возбраняется. Устаз дает мюридам вирд — каждодневную программу из молитв. При этом он опирается на тот или иной метод духовного возвышения, называемый тарикатом, что в переводе с арабского означает путь — то же самое, что и дао — одно из основных понятий китайской философии. Таких тарикатов, сильно отличающихся друг от друга и духовными практиками, и одеяниями, много. Как говорят сами суфии, путей к Всевышнему столько же, сколько дыханий всех творений. В вайнахских республиках господствуют два тариката — Накшбандия и Кадирия. Адептом первого был имам Шамиль, адептом второго — его современник чеченец Кунта-Хаджи Кишиев, обративший в ислам ингушей.
С самого момента своего появления в II−III веках хиджры суфийское учение вызывало недоверие многих мусульман, которые утверждали, что Пророк никогда не разрешал и не одобрял зикр. На что суфии возражали, что когда к Мухаммеду пришли эфиопы, они устроили танцы в мечети. И Пророк смотрел на них вместе с женой Аишей, не позволяя чрезмерно ретивым сподвижникам упрекать веселых негров.
Суфизм вдохновлял многих средневековых поэтов, включая великих Низами и Саади. А сын Джалаладдина Руми даже основал суфийский орден Мевлеви, в обрядах которого использовал произведения отца. Всем известные крутящиеся турецкие дервиши — последователи именно этого тариката.
Со временем суфизм распространился на множество стран. В пятничную ночь в центре пакистанского Лахора крутятся, отбивая ускоряющийся ритм, неутомимые барабанщики. В то же самое время их собратья из эфиопского Харэра жуют легкий наркотик кат и хором поют гимны в крошечных зданиях возле городской стены. На Северном Кавказе суфизм встречается всюду, но особенно он распространен в Чечне и Ингушетии, где его адепты составляют большую часть населения.
Чеченский Ганди
— Главное, не вздумай спрашивать, когда умер Кунта-Хаджи или где его могила! — напутствовал меня приятель-чеченец, когда я начинал изучать суфизм.
Суфийский проповедник Кунта-Хаджи Кишиев
Живший в XIX веке суфийский шейх Кунта-Хаджи — один из самых уважаемых на всем Северном Кавказе. Его называют чеченским Ганди, хотя справедливее было бы наоборот — легендарный Махатма родился через два года после смерти суфия. Кунта-Хаджи проповедовал непротивление злу насилием и первостепенность личного совершенствования. Это вызвало недовольство Шамиля, так что суфий был вынужден покинуть Кавказ и отправиться в Мекку. После разгрома мятежного имама устаз вернулся и проповедовал с колоссальным успехом. До сих пор по всей Чечне видны огороженные участки, связанные с деятельностью Кунта-Хаджи, — их немедленно отмечали следующие за ним мюриды. Именно его последователи бегают в зикре по кругу.
В начале 1860-х годов вирд Кунта-хаджи стал крупнейшим в Чечне. До сих пор к нему примыкает большинство чеченцев. Он был четко структурирован: в крупные села назначались вакилы (поверенные) устаза, им подчинялись тамады, а последним — туркхи (глашатаи), руководившие рядовыми мюридами. Российские военные усмотрели в такой популярности угрозу власти, и в 1864 году Кунта-Хаджи арестовали. Такова горькая ирония истории — Шамиль, злейший враг царя на Кавказе, был возведен в российское дворянство и жил в роскоши, а проповедник мира окончил свои дни в суровой северной ссылке.
После ареста Кунта-Хаджи несколько тысяч его мюридов собрались в Шали, потребовали его освобождения, а затем с одними кинжалами двинулись на царские войска. Прошел слух, что оружие бессильно против учеников устаза. Когда толпа подошла к шеренгам на 30 сажень, она была расстреляна. Погибло более полутора сотен человек, в том числе 8 женщин, переодетых в мужское платье. Место гибели мюридов стало одной из наиболее почитаемых чеченских святынь. Вирд Кунта-Хаджи был запрещен и ушел в подполье, где к нему примкнули радикалы и абреки. В итоге он, как и весь тарикат Кадирия, действительно стал одним из самых воинственных на Кавказе. Так, последователей Батал-Хаджи Белхороева, мюрида Кунта-Хаджи, боялись даже другие горцы. Эти суфии ходили вооруженными до зубов и отличались крайним джигитством. При этом тарикат Накшбандия, к которому принадлежал Шамиль, напротив, стал сторонником мира с русскими.
Последователи чеченского Ганди убеждены, что основатель вирда не умер в старинном городе Устюжна, а свидетельства об этом, обнаруженные только в 1928 году, подделаны.
— Накануне своего последнего дня Кунта-Хаджи сказал: «Завтра поднимется сильный туман. Я войду в него и исчезну. Если это случится, значит, мое учение истинно, если нет, то ложно». Но все произошло по его словам, — рассказывает мне седой чеченец, накалывая на вилку желтые кукурузные галушки.
Как приструнить шайтана
Долгий обряд закончен. Мы сидим за общим столом, едим жижиг-галнаш и запиваем его горячим бульоном. Гость с фотокамерой вызывает всеобщее любопытство, и каждый готов помочь мне проникнуть в суть недавней церемонии.
— Одинокому молиться тяжело, его постоянно Иблис отвлекает, — говорит мой коротко стриженный сосед с раскосыми азиатскими глазами. — Если я молюсь, то языком совершаю богослужение, если слушаю молитву, то ушами. У каждого в крови сидит шайтан. Он мешает, наводит грешные мысли. В зикре я молюсь целиком, поминаю Аллаха всем телом — и шайтан тоже вынужден повторять все движения и его поминать. Это для него мучительно, ему уже не до пакостей. В зикре мирское уходит, и ты с чистыми мыслями молишься, не думая о деньгах, работе или семье.
Возле стола играли два хафиза — хранители, учащие Коран наизусть. Это были мальчики лет девяти.
— Мой друг, известный ученый, говорит, что зикр ему очень в работе помогает. Прочищает мозги, — добавил бородач напротив. — Зикр много энергии дает. Но одежду потом хоть выжимай.
— Начинают и завершают старшие, — добавил третий. — Потом они отходят, молодые трудятся. Основная работа юношам. Кавказский зикр воинственный. Как старики бегают! Мой дед до 75 лет все полтора-два часа не выходил из круга. В Чечне зикр делает сильная молодежь, и он изменился. Раньше был спокойнее. Теперь уже старикам сложно до конца продержаться. А в Ингушетии они до сих пор обычно всю церемонию бегают.
Нередко суфии во время зикра впадают в транс — особенно часто это бывает с теми, кто трясет головами. Такое состояние приемлемо в кадирийском тарикате и отрицается накшбандийцами. В Чечне, реже в Ингушетии, зикры совершают и женщины. Разумеется, отдельно от мужчин.
Совместный зикр практикуют только последователи вирда висхаджинцев, возникшего во время депортации в окрестностях казахского города Атбасар. В 1950-х годах Вис-Хаджи Загиев объявил, что установил духовный контакт с устазом Кунта-Хаджи и тот поручил ему проповедовать «чистый путь». Он отрицал существование ада и учил, что его праведные последователи после смерти окажутся в прекрасном оазисе, напоенном ароматом лимона.
Молодой устаз отменил калым, но запретил мюридам заключать брак с представителями других вирдов. Зикры висхаджинцев похожи на концерт слаженного оркестра народных инструментов. Мужчины в темных бешметах и белых шапках (за что их часто зовут белошапочниками) вместе с женщинами в шароварах и чухту играют на барабанах и чеченских скрипках чондаргах, напевая хором молитвы, звучащие как красивые светские песни.
В отличие от них, приверженцы тариката Накшбандия совершают зикр молча и даже благотворительностью нередко занимаются втайне. «Мысль изреченная есть ложь», — могли бы воскликнуть эти суфии вслед за Тютчевым. Слушая рассказы об их незаметной, под покровом ночи, помощи старикам, невольно вспоминаешь Тимура и его команду.
В Валерике — как в Америке
Суфиев мы покинули уже глубокой ночью. В свете фар мелькнуло название селения — «Валерик». Блеснула вода — та самая «речка смерти», воспетая Лермонтовым. Скромный ручеек даже разглядеть сложно. Его и на картах обозначают скорее в память о поэте.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
— Говорят, Кунта-Хаджи обещал здешним жителям, что их больше никто никогда не тронет. И точно — в прошлую кампанию все вокруг разнесли, а сюда ни одна бомба не упала. Отстроились, живут хорошо. Говорят, в Валерике — как в Америке!
Мы вспомнили о маленьких хафизах.
— Я сына тоже отправил учиться, — сказал водитель. — Когда он уехал, две женщины жену околдовали, в нее вселился джинн. Что только я ни делал, все без толку. Вечные припадки. Потом сын стал хафизом, вернулся — и она сразу исцелилась. Не любят шайтаны знатоков Корана. Но не все джинны плохие. Они живут так же, как мы. У них есть и суфии, и салафиты, и министры, и президенты…
Вокруг замелькали огни. Мы въезжали в Грозный.
Фото автора
