«Не нужно делать зеркальные фасады, чтобы быть лучше, чем Арабские Эмираты»

Дома, дворы, улицы не могут быть одинаковыми для всех: иначе город станет ничьим, а жизненная среда — искусственной, считают во владикавказском архитектурном бюро «Стиль». В начале 2000 годов объединение было одним из первых в стране, кто занялся поиском национальной идентичности через архитектуру. К чему привели поиски и какие пространства нужны осетинам, чтобы не перестать быть осетинами, «Это Кавказ» рассказал руководитель бюро Олег Припутнев.

Искусственная среда для жизни

— Я начну говорить с отправной точки. Архитектура — это искусство королей, и я имею в виду не архитекторов. Петр приглашал архитекторов, которые соответствовали его уровню образования и вкусу, поэтому мы и получили Санкт-Петербург. А остальные ориентировались на своего царя, и никто не позволял себе построить то, что мы строим сейчас. Так появился и наш Проспект мира во Владикавказе — это не Петербург и не Москва, но это было достойно.

Общеизвестное правило: можно не читать газет, но смотришь, что и как застраивается в городе, и понимаешь, кто это делает и какого он уровня. Все знают, что какие учителя, такое будет и общество, здесь то же самое: если ты растешь в коридорной системе, то мозги у тебя будут «коридорные», а если ты живешь в дружелюбном пространстве, то таким и вырастешь.

Пока что с архитектурой во Владикавказе все печально. Вопрос даже не в типовой застройке, мы же видим: индивидуальная застройка может быть еще хуже. Или высотки на набережной — чем они лучше типовой застройки? Проблема гораздо глубже, и говорить надо об искусственной среде проживания.

Сегодняшнее градостроительство разъединяет людей, вот в чем дело. Двор и улица исчезли из нашей жизни. В нынешней модели жилой застройки эти понятия размываются, и город превращается в ничейное пространство для пользования, а не для жизни. Среда проживания — это не квадратный метр, не наличие рядом школы и детского сада, это очевидно. Это еще и комфорт, и безопасность, и самое важное — идентичность. Это ответ на вопрос: кто мы?

Исчезнувшие дворы

— В проекте малоэтажной квартальной застройки «Ших» (с осетинского «сых» — улица) мы работали с понятиями двор и улица. Для осетинского общества они становятся прямыми носителями идентичности. Для нас очень важна общая территориальность, и в нашем проекте пространство дворов рассчитано на количество от 130 до 200 человек при трех- и четырехэтажной застройке. Это оптимальное число, при котором люди живут друг с другом, понимая общие проблемы и радости, помогают друг другу и знают друг друга в лицо. Дворы, рассчитанные в среднем на 150 человек, — это новый осетинский аул, это возрождение чувства родины, потому что родина с этого и начинается — с семьи, с этой улочки, двора с запахами и шорохами, соседей, друзей. Позже мы обнаружили, что в христианстве есть такое понятие, как приход, который создается на те же 200 человек. Русские общины были устроены так же.

При всей его привычности и простоте двор — это и твоя личная Малая Родина, и Крепость, и Рассказчик для детей, и место, где осуществляется преемственность поколений, поэтому в каждом дворе «Шиха» мы предусмотрели хадзар (общедворовая постройка, где жители соседних домов раньше проводили совместные мероприятия — свадьбы, похороны, — Ред.).

Улица тоже очень важное понятие, у нее, вместе с площадью-ныхасом, роль места, где пересекаются и взаимообогащаются носители различных культурных кодов. То же самое происходит в храме, в школе, и мы расположили их на центральной улице-бульваре каждого квартала.

Общее пространство, небольшое количество жителей, пешеходная улица, соединяющая дворы и людей, — это тот масштаб, в котором осетинская общность остается осетинской. Чтобы жители степей чувствовали себя собой, им нужна эта бескрайняя перспектива. А осетину, как мне кажется, для самоосознания нужны камерные пространства — южный дворик, который типичен и для старого Владикавказа, и для Таганрога, Кисловодска, Махачкалы, Нальчика, Грозного. Микрорайоны, которые строили раньше, проектировались с другой философией, они были универсальны, а мы все разные, и если мы не будем выстраивать архитектуру под конкретную общность, то она будет чужая нам — пример этому район «БАМ» во Владикавказе (спальный район города с типовыми десятиэтажками, — Ред.).

«Ших» был инициативной работой, которая получила большое звучание в России и профессиональную прессу. Мы пытались воссоздать с помощью средств архитектуры традиции проживания осетинского общества, но оказалось, что такая система проживания актуальна и для других народов России. Нашим проектом заинтересовались в Твери, на основе «Шиха» разработали проект жилой застройки для этого города, но, к сожалению, как и в Осетии, он остался нереализованным.

Дом, выросший из земли

— Мы в числе первых в стране задумались о поиске национальной идентичности. Сначала был проект дома в Барзикау. В 2004 году к нам обратился очень интересный человек с европейским образованием и традиционными осетинскими взглядами и предложил спроектировать небольшой дом на участке в селении Барзикау в Куртатинском ущелье. На участке сохранились остатки стен дома. Мы начали работу: делали башню, дом из камня и дерева, наши идеи принимались заказчиком, но все это выглядело хотя и красиво, но слишком надуманно. Мы поняли, что в проекте слишком много нас. Разница между художниками и архитекторами в том, что художнику важнее показать себя и свой мир, а архитектор создает пространство для других людей. Когда через месяца четыре мы вдруг нашли разгадку, каким должен быть дом, то наш заказчик уже не успел его увидеть — к сожалению, ушел из жизни. Но проект так нас увлек, что мы продолжали работать, понимая, что его никогда не удастся реализовать.

Тогда мы пришли к пониманию архитектуры места — умной, естественной и аргументированной. Наши предки не строили в Куртатинском ущелье скатные кровли, а делали плоские — из-за сильного ветра. Можно, конечно, и лестницу на Луну сделать, но надо ли? Потом мы поняли, что солнце в ущелье позже всходит и раньше заходит, и, значит, окна в помещениях должны быть обращены к солнцу, потому что это важно для здоровья. А дверь или ворота в доме не должны стоять против ветра, потому что они будут падать, их нужно поставить боком. Глупо и неестественно строить бревенчатый дом в горах или, наоборот, строить из горного камня дом на равнине. Вроде бы не высшая математика, но мы об этом раньше не задумывались. И вот когда мы начали работать, учитывая ситуацию, контекст и все нюансы, то дом получился естественный, словно выросший из земли.

Уже потом, когда учтены все нюансы места, включается художественная сторона — насколько ты хочешь «закричать». Как правило, архитекторы всегда стараются, но это не всегда получается, показывать в проекте поменьше себя. На меня, например, молчание деда производило гораздо больше впечатления, чем если бы он что-то говорил. Все знают, о сколь многом говорит молчание мудрого осетинского дедушки.

Проект дома в Барзикау — маленький и скромный, но он взял золото на международном архитектурном конкурсе «Зодчество» и оказался очень важным, потому что способствовал тому, чтобы у некоторых архитекторов и заказчиков прошли комплексы на тему «и я могу, как в Америке». Не нужно делать зеркальные фасады, чтобы быть лучше, чем Арабские Эмираты или Манхеттен. А ведь такая проблема существовала — архитекторы думали: а чем мы хуже? И соревновались в том, кто построит на этаж выше.

Лицо Владикавказа

— Для многих из нас понимание, что такое осетинская архитектура, пришло только сейчас. Слепое цитирование национальных форм кончается шаблонными, грубыми решениями.

Осетинская архитектура — это не только камень и дерево, ее можно сделать и из бетона, глины и даже золота, лишь бы понимать, что ты делаешь. И осетинская архитектура — это не обязательно башенная архитектура. В работе над нашим вторым проектом на тему национальной идентичности — проектом реконструкции Национального музея — эта мысль стала для нас откровением.

Владикавказ — равнинный город, с фактурой стен из кирпича ручной формовки, создающего мягкий матовый свет. У Владикавказа есть свое лицо — несколько наивное, доброе, влюбленное, радостное, но узнаваемое. Город выработал свой масштаб, темп и ритм движения. Учитывая это, мы и делали Национальный музей: чтобы люди не побежали, а шли — медленно, с радостью. Все понятно: куда дальше двигаться и где остановиться. Это образ танца симд — плавное движение, взаимное уважение и ритм того, как мы неспешно «плывем» по Проспекту Мира.

Нам было важно связать между собой Проспект Мира, Национальный музей и Центральный парк — три узловых пространства в центре города, и этот проект стал прекрасной возможностью. Мы решили, что нельзя проектировать одно большое здание, а следует работать с небольшими, сомасштабными парку объемами. Их образ — осколки керамического сосуда — возник из ассоциаций с сокровищами археологии из коллекции нашего музея. Первые наброски проекта так и выглядели — остроконечные треугольники с прозрачными фасадами. Все это было классно и дерзко, и, наверное, этот проект музея произвел бы эффект в модернистской архитектуре, но он никак не соответствовал национальной идентичности. Такой проект мог появиться в любом городе.

Постепенно осколки стекла превратились в мягкие, закругленные объемы из владикавказского керамического кирпича, с озелененными кровлями. Для большей легкости были предусмотрены стены с двумя сотнями ниш, в которых размещались керамические барельефы на тему нартских сказаний. Виды на исторический город изнутри музея и из парка в музей через витражные окна окончательно примиряли старое и новое, внутреннее и внешнее.

К сожалению, в полной мере не удалось реализовать и этот проект, хотя реконструкция музея идет. Но в архитектуре значение некоторых проектов сохраняется даже без реализации. И Нацмузей, и дом в Бардзикау стали для нас ступенями к осознанию архитектуры как средства воссоздания традиционных ценностей осетинского общества, нашего образа жизни.