«Когда кавказцы танцуют — у них земля горит под ногами»

Кажется, российская столица переживает бум кавказских танцев: в Москве насчитывается больше 60 школ лезгинки. Мода не обошла стороной и Северную столицу. За 10 лет через петербургский ансамбль «Имамат» прошло более тысячи человек.

Его руководитель Нурмагомед Гаджиев рассказал корреспондентам «Это Кавказ», с чего начинается лезгинка и почему нужно чтить традиции, но не бояться нового.

«В Дагестане дети рождаются с криком „Асса!“»

— Обучить танцевальным движениям можно любого — даже неуклюжего человека без музыкального слуха. Рано или поздно он затвердит ковырялку или гасму (элементы кавказских танцев. — Ред.) и сможет попадать в ритм. А вот вызвать у ребят яркие, искренние эмоции, азарт, научить их показывать кавказский характер во время танца — гораздо труднее. В Дагестане не возникает таких проблем. Кажется, там дети рождаются с криком «Асса!» Когда кавказцы танцуют — у них земля горит под ногами. А в Петербурге у людей совсем другой темперамент: и взрослые, и дети здесь сдержанные, скупые на эмоции. Недавно я проводил мастер-класс в Академии балета Бориса Эйфмана. Мы со студентами разучили дагестанский танец всего за час: они прекрасные профессиональные танцоры. Но заставить их сменить актерскую постановочную улыбку на сумасшедший выплеск энергии я не смог. Не было огня. А без него кавказские танцы — это не танцы, а просто набор движений.

У нас два концертных состава — 20 детей (от 4 до 16 лет) и 30 взрослых (от 16 до 25 лет). И еще где-то 70 учеников. В нашей школе полный интернационал: есть русские, дагестанцы, азербайджанцы, чеченцы, осетины, ингуши — всех не перечислить. Солистка детского ансамбля Полина Иванова, например, русская, коренная петербурженка, на Кавказе никогда не была, а танцует лучше всех.

Раньше о нас узнавали с помощью сарафанного радио. Сейчас подключились соцсети. А еще мы очень много выступаем на разных городских площадках. В ноябре детский состав «Имамата» дал около 20 концертов. После каждого выступления ко мне подходят зрители, спрашивают, как к нам можно попасть. Ребята приезжают на занятия даже из пригородов Петербурга — Гатчины, Сестрорецка, Пушкина, Сертолово. Их не останавливают ни расстояния, ни то, что занятия у нас платные. Но у малышей есть стимул: взрослый концертный состав занимается бесплатно. Хотя именно на них уходит больше всего времени и сил.

С чего начинается родина

— Когда к нам приходят новички, я первым делом рассказываю ребятам о Кавказе, о людях, которые там живут, о традициях, о красивейшей природе. Все-таки я вижу свою задачу не только в том, чтобы научить петербуржцев танцевать лезгинку. Я хочу изменить стереотипы, которые сложились у людей в отношении Кавказа. А еще — пробудить национальное самосознание у тех, кто живет вдали от малой родины. Поэтому я всегда расспрашиваю самих ребят, откуда они, знают ли родной язык, бывают ли на родине. И часто сталкиваюсь с тем, что дети даже не могут назвать свою национальность. Я им даю домашнее задание: узнать у родных как можно больше о своей культуре. Доходит до смешного — один мальчик лет пяти на втором занятии мне говорит: «А бабушка мне сказала, что я табасаранец».

Была и такая история: пришла к нам учиться Наталья Волкова, тренер по вольной борьбе, мама двоих взрослых детей. Отец ее — аварец, родом из Дагестана, играл в военном духовом оркестре, а мама — русская, из Петербурга, пела в Мариинском театре. В Дагестане моя новая знакомая никогда не была, ничего о нем не знала. Но пришла к нам — и влюбилась. Влюбилась в лезгинку, в Кавказ, да так, что решилась-таки поехать на историческую родину. Там она нашла родственников, обросла друзьями. Теперь ездит в Дагестан каждое лето вместе с детьми. «Сама от себя такого не ожидала, — говорит. — Получается, что я открыла целый мир, который оказался мне близок и дорог».

Как отличить правую ногу от левой

— Мы начинали с дагестанских танцев. Сейчас в программе еще аджарский, чеченский и грузинский. Планирую поставить абхазский, азербайджанский, осетинский, армянский, карачаевский. Кроме танцев дети у нас учатся играть на барабанах — не только мальчики, но и девочки. А для родителей, которые приводили детей и ждали их три часа, мы открыли отдельную группу. Правда, пап мне так и не удалось туда затащить, а мамы с удовольствием танцевали.

Считается, что у дагестанских хореографов довольно жесткий стиль работы. Они не церемонятся с детьми: и отругать могут, и поддать. Я считаю, что к каждому ребенку нужен свой подход. Все разные: кто-то стоит, ушами хлопает, не в состоянии сосредоточиться; есть хулиганы, которые не могут без баловства. Да, некоторые валяют дурака, пока на них не рявкнешь. С кем-то я целый час бьюсь, пытаясь научить отличать правую ногу от левой. А другим ничего не надо объяснять — понимают с полуслова. Но с тех, у кого есть способности, я и требую больше.

Одно могу сказать: дети на занятия бегут с радостью, у нас очень маленький процент отсева — не более трети новичков бросают танцы, да и то из-за несовпадений в графике. Я не хвастаюсь, но мне удалось создать такую атмосферу в ансамбле, что ребятам хочется проводить время вместе. Летом мы ездим на шашлыки, на Новый год собираемся в кафе. Очень нравится ребятам выступать в других городах — это совершенно отдельная жизнь, чем-то напоминающая летний лагерь: дети по ночам мазали друг друга пастой, придумывали розыгрыши, а по утрам я их будил барабанным боем — иначе не просыпались. Эти поездки очень сплачивают.

Финансовый вопрос все портит

— Нас знают и приглашают выступать постоянно. Недавно мы побывали в литовском городе Зарасае. В течение трех дней у нас было шесть сольников! И впервые зал аплодировал нам стоя.

Но есть неприятная сторона дела — финансовый вопрос. Не все родители могут оплатить ребенку поездку, костюмы. На международный конкурс национальных культур и фольклора «Народные истоки» в Сочи в прошлом году поехали всего пять мальчишек. И мы заняли третье место среди 65 команд! В январе собираемся на гастроли во Францию по приглашению нашей землячки Умы Хайбуллаевой. Но опять-таки поедут только те, кто осилит покупку авиабилетов.

Меня очень огорчает такая ситуация, я несколько лет пытался добиться финансовой поддержки от Представительства республики Дагестан в Санкт-Петербурге, но ответ всегда был один: бюджет на это не рассчитан. В прошлом году в Петербург приезжала министр культуры Дагестана Зарема Бутаева, мы ее пригласили на репетицию. Исполнительский уровень ребят ее приятно удивил, и я попросил ее помочь ансамблю с костюмами. Она пообещала, но пока ни ответа ни привета, как говорится.

Потому наш юбилейный концерт я готовил самостоятельно: арендовал зал на 700 человек, пригласил друзей ансамбля и детей из детских домов Адмиралтейского и Красногвардейского района. Нас поздравляли другие национальные ансамбли. Мои ребята представили 15 номеров, и костюмы для некоторых из них нам одолжили друзья-москвичи: ансамбли «Адат» и «Намус». У чиновников я больше ничего не прошу.

Учителя и самозванцы

— Я рос в Дагестане, в селе Могох. Меня воспитывал дедушка, и день мой был расписан по минутам: после школы я занимался борьбой, волейболом, танцами, а по вечерам изучал арабский в медресе. И у меня неплохо получалось — я помогал имаму в мечети, мог прочесть азан. Когда встал вопрос, куда идти после школы, дедушка, который все всегда решал за меня, предоставил мне первый в жизни самостоятельный выбор: дальше учиться танцевать или изучать арабский на факультете востоковедения. Я подумал, что более уверенным себя чувствую на сцене. И ни разу не пожалел о том выборе.

Мне очень повезло с учителями. В селе кружок танцев у нас вел Мирза Джамалутдинов, профессионал, мастер своего дела. Когда я окончил школу, Мирза Абакарович отвез меня в Махачкалу и передал своему учителю, руководителю ансамбля «Дагестан» Курбану Курбанову, он один из столпов дагестанской хореографии. Я поступил в Дагестанский колледж культуры и искусств, одновременно танцевал в «Дагестане». Еще год после колледжа я там работал, но уже тогда понимал, что не хочу идти по проторенной дорожке: до пенсии танцевать в одном из дагестанских ансамблей, а потом преподавать где-нибудь в школе или в детском саду. Мне хотелось большего.

Курбан Абдурашидович сначала отговаривал меня, но потом все-таки согласился поехать со мной в Петербург — поддержать во время поступления в Санкт-Петербургский государственный институт культуры. Он сам учился здесь в 70-е, и так получилось, что он передал меня буквально с рук на руки своему учителю — 84-летнему Борису Яковлевичу Брегвадзе, заведующему кафедрой хореографии. Это легенда отечественного танца, удивительный человек. Я успел проучиться у него целых три года, прежде чем он ушел…

У меня в дипломе указано — «руководитель хореографических коллективов». Парадокс: специалистов с профильным образованием не так уж много, а школы лезгинки сегодня заполонили обе столицы. Вопрос в том, кто занимается обучением детей во всех этих «школах» и «академиях»? Как правило, их открывают люди, которые когда-то в детстве танцевали в каком-то кружке, выучили десяток движений и считают, что вправе учить других. Эти самозванцы занимаются не искусством, а выколачиванием денег. Они понятия не имеют о хореографии, об истории и смысле танца, о фольклоре.

«Мы сбежали прямо в концертных костюмах»

— Некоторые жалуются, что без блата и взяток невозможно устроиться на работу. А меня работа всегда находила сама. С первого же курса я преподавал в азербайджанском ансамбле «Чинар». Параллельно мы с ребятами-дагестанцами организовали группу «Кавказ» и впятером выступали каждые выходные на свадьбах, корпоративах, в клубах.

Были и курьезные случаи. Молодой человек решил сделать предложение девушке под наш зажигательный танец. Мы вдохновенно отработали номер, все остались довольны. Через некоторое время парень звонит опять: «Вот думаю еще раз вас пригласить. Я расстался с прежней девушкой, хочу позвать замуж другую…» Я еле сдержал смех: «Слушай, друг, — говорю, — лучше не надо. Наверное, это плохой знак. Закажи какой-нибудь другой танец — фламенко или брейк-данс, например». А однажды нас позвали танцевать в клубе. Уже на сцене мы поняли: что-то не так — в зале ни одной девушки. А когда на сцену стали подниматься парни, чтобы с нами потанцевать, пазл сложился, и мы просто сбежали оттуда прямо в концертных костюмах. Переодеваться не рискнули.

Лезгинка и модерн

— Планов много. Во-первых, хотелось бы привезти «Имамат» в Дагестан, устроить сольный концерт. Но это большая ответственность, поэтому будем готовиться.

Во-вторых, просто необходимо составить методическое пособие по танцам народов Кавказа. Время идет, уходят те, кто стоял у истоков развития национальной хореографии, кто ездил по селам и собирал фольклор. Если не принять меры, то все забудется, и следующее поколение будет танцевать только свадебную лезгинку.

Есть еще одна мечта, которая на первый взгляд противоречит предыдущей, но это не так. Мне хочется поставить национальный танец, но отойти от традиционной хореографии, музыки, внести струю модерна. Это не коверкание традиций — это развитие. Можно и нужно сохранять старое, но обязательно надо искать новые пути, иначе — застой, смерть.

Мне очень нравится, как работают хореографы в грузинском ансамбле «Сухишвили». Они не боятся ставить национальные танцы под современную музыку, ломать привычный рисунок танца, стилизовать движения. А мы топчемся на одном месте. Когда я поделился этой мыслью с Курбаном Абдурашидовичем, он сказал: «Наши не поймут». Но я готов к критике, если мне разрешат поработать с профессиональными танцорами из «Лезгинки». К сожалению, в Петербурге мои идеи не воплотить: у меня нет музыкантов, только барабанщики. А без живой музыки творческий процесс невозможен.