{{$root.pageTitleShort}}

Терек вдохновляющий

Кто писал о главной кавказской реке? Десять поэтов разных эпох — в нашей подборке

Тереку везло с поэтами. Река была, по сути, первым естественным барьером на пути покорявшей Кавказ Российской империи. Именно здесь началось взаимодействие двух культур, давшее огромный «кавказский» пласт русской литературы, в которой Терек занял достойное место.

Все мы помним из школьной программы, как много и с чувством писали о Тереке Александр Пушкин и Михаил Лермонтов, — произведения этих поэтов и сделали реку узнаваемой и популярной. Менее известен тот факт, что в одном ряду с литераторами XIX века — Владимир Маяковский (это его хлесткие строки в заголовке), а также Иосиф Бродский с Борисом Пастернаком. И Ахмадуллина, начавшая поэтическое послание Александру Твардовскому строками: «Я повторю: „Бежит, грохочет Терек“. Кровопролитья древнего тщета и ныне осеняет этот берег».

Открываем для вас страницы русской поэзии — знакомые и не очень. Собрали десять русских поэтов, писавших о главной кавказской реке и творивших в разные эпохи, которые причудливо отразились в водной глади Терека и проступили в строчках рукописей и типографских изданий.

Терек пушкинско-лермонтовский

В поэзии Пушкина, Лермонтова и их современников знаменитая река — это знакомство России с Кавказом, кажущимся ей диким, но жутко интересным. Кавказом с его пока еще таким крутым и бурным нравом, как горные потоки и отвесные стены ущелий, с живущей среди них любовью к родному краю, а для кого-то — к чужбине, по-своему притягательной, к прекрасной женщине, достойной полежаевских романсов, к непоколебимости кавказских скал, стоящих вопреки стихии, — и податливости их, разрезаемых водой.

Александр Пушкин. «Меж горных стен несется Терек»
Меж горных стен несется Терек,
Волнами точит дикий берег,
Клокочет вкруг огромных скал,
То здесь, то там дорогу роет,
Как зверь живой, ревет и воет —
И вдруг утих и смирен стал.

Все ниже, ниже опускаясь,
Уж он бежит едва живой.
Так, после бури истощаясь,
Поток струится дождевой.
И вот… обнажилось
Его кремнистое русло.
Михаил Лермонтов. «Дары Терека», фрагмент
Терек воет, дик и злобен,
Меж утесистых громад,
Буре плач его подобен,
Слезы брызгами летят.
Но, по степи разбегаясь,
Он лукавый принял вид
И, приветливо ласкаясь,
Морю Каспию журчит:

«Расступись, о старец море,
Дай приют моей волне!
Погулял я на просторе,
Отдохнуть пора бы мне.
Я родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков,
С чуждой властью человека
Вечно спорить я готов.
Я, сынам твоим в забаву,
Разорил родной Дарьял
И валунов им, на славу,
Стадо целое пригнал».

В строках поэтов Терек — ревущий, клокочущий, раздвигающий теснины, выходящий на широкую равнину и смиряющийся перед открывшимися бескрайними просторами. Это и неудержимая, брызжущая энергия, могучей рукой направленная в спокойное русло и уверенно скользящая по нему, как будто сознавая свою скрытую мощь. Терек как образ Кавказа, усмиряемого империей.

Александр Полежаев. «Пышно льется светлый Терек…» (романс)

Пышно льется светлый Терек
В мирном лоне тишины;
Девы юные на берег
Вышли встретить пир весны.

Вижу игры, слышу ропот
Сладкозвучных голосов,
Слышу резвый, легкий топот
Разноцветных башмачков.

Но мой взор не очарован
И блестит не для побед —
Он тобой одним окован,
Алый шелковый бешмет!

Образ девы недоступной,
Образ строгой красоты
Думой грустной и преступной
Отравил мои мечты.

Для чего у страсти пылкой
Чародейной силы нет —
Превратиться невидимкой
В алый шелковый бешмет?

Для чего покров холодный,
А не чувство, не любовь,
Обнимает, жмет свободно
Гибкий стан, живую кровь?

Старый знакомый новых поэтов

Спустя столетие страна за Тереком — это больше не чуждый русскому и европейскому взору Кавказ. Регион изучен, привычен, «свой». Кавказ сравнивают со шкатулкой, когда-то казавшейся простым набором угловатых форм, но потом открывшей свои несметные богатства.

Иван Бунин. «Жасмин», фрагмент

Цветет жасмин. Зеленой чащей
Иду над Тереком с утра.
Вдали, меж гор — простой, блестящий
И четкий конус серебра.

Река шумит, вся в искрах света,
Жасмином пахнет жаркий лес.
А там, вверху — зима и лето:
Январский снег и синь небес.

Лес замирает, млеет в зное,
Но тем пышней цветет жасмин.
В лазури яркой — неземное
Великолепие вершин.
Валерий Брюсов. «Путевые заметки», фрагмент
Искры потоками сея,
В сумрак летит паровоз.
Сказочный край Прометея
Кажется призраком грез.
Дремлют вершины, белея…
Там поникал на утес
Демон, над Тереком рея…
Ах!.. Не дыхания роз
Жду! — Различаю во тьме я
Море безбрежное слез.

О Тереке пишет уже другое поколение поэтов. Изменилась уже и сама Россия — все четче, как в рассеивающейся утренней дымке над неспокойной рекой, проступает последний ее рубеж. В годы поздней империи Терек в поэзии противоречив, как и само это предреволюционное время. То он в искрах света, как у Ивана Бунина, то с демоном, реющим над речными просторами, как у Валерия Брюсова. И даже в одних и тех же строках над рекой одновременно встречаются и зима, и лето, и сказочный край Прометея, и море безбрежное слез.

В эту эпоху Терек как отражение эпохи: он что-то знает, он ждет. Терек уверен в себе — что бы ни случилось, что бы ни исчезло, он останется и будет молча наблюдать за новыми временами, за новыми поэтами.

Рубикон, разделивший эпохи

Терек в стихах певцов революции — река кипучая, могучая, такая же, как новая жизнь, отправившая прошлое на свалку истории. Терек шумит, «как Есенин в участке», он рвется и рвет, как строки Владимира Маяковского.

Владимир Маяковский. «Тамара и демон», фрагмент
От этого Терека
в поэтах
истерика.
Я Терек не видел.
Большая потерийка.
Из омнибуса
вразвалку
сошел,
поплевывал
в Терек с берега,
совал ему
в пену
палку.
Чего же хорошего?
Полный развал!
Шумит,
как Есенин в участке.
Как будто бы
Терек
сорганизовал,
проездом в Боржом,
Луначарский.
Хочу отвернуть
заносчивый нос
и чувствую:
стыну на грани я,
овладевает
мною
гипноз,
воды
и пены играние.
Федор Сологуб. «Угол падения...»
Угол падения
Равен углу отражения…
В Сириус яркий вглядись:
Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.

Где-то в Америке
Иль на бушующем Тереке, -
Как бы я мог рассчитать? -
Ночью бессонною
Эту мечту отраженную
Кто-то посмеет принять.

Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда…
Угол падения
Равен углу отражения…
Та же обоим звезда.

Терек беспокоен, возбужден, он спешит растолкать все ущелья и прорезать их снова — рождается новая эпоха. Но и она, и предшествующая ей, и все прежние, и будущие — лишь вспышки в тени Кавказских гор, скоротечные дни в бесконечной истории древнего Терека. Он для них как последний рубеж: упали — и сгинули, как стартовая черта. «Угол падения равен углу отражения», — скажет Сологуб о своем Тереке.

Литераторы представляют реку неизменной в веках и тысячелетиях. Крепко держащий кавказские горы, кавказское море, кавказскую историю за самые их сердца, пишут о Тереке. Где-то спешащий, где-то размеренный, но вечно бегущий и не сдвигающийся с места. «Овладевает мною гипноз, воды и пены играние» — так увидел Терек Владимир Маяковский спустя столетие после Александра Пушкина и Михаила Лермонтова. И вряд ли они смогли бы поспорить с советским поэтом.

Терек нобелевский

Вид керосиновых заводов. Грозный, 1910-е годы

Нобелевская премия — одна из наиболее престижных в мире, ежегодно ее присуждают за выдающиеся научные исследования, революционные изобретения или за крупный вклад в культуру и развитие общества. За стихи о Тереке награду пока не присуждали. При этом нельзя сказать, что Терек эту премию никому не принес: первое время ее вручали в том числе за счет средств, заработанных Альфредом Нобелем на терских нефтяных месторождениях. «Черное золото» тогда здесь буквально черпали ведрами — природа щедро делилась своим богатством с Нобелем, а тот — с выдающимися людьми.

Борис Пастернак. «Волны», фрагмент
Страны не знали в Петербурге,
И злясь, как на сноху свекровь,
Жалели сына в глупой бурке
За чертову его любовь.

Она вселяла гнев в отчизне,
Как ревность в матери, - но тут
Овладевали ей, как жизнью,
Или как женщину берут.

Вот чем лесные дебри брали,
Когда на рубеже их царств
Предупрежденьем о Дарьяле
Со дна оврага вырос Ларс.

Все смолкло, сразу впав в немилость,
Все стало гулом: сосны, мгла…
Все громкой тишиной дымилось,
Как звон во все колокола.

Кругом толпились гор отроги,
И новые отроги гор
Входили молча по дороге
И уходили в коридор.

А в их толпе у парапета
Из-за угла, как пешеход,
Прошедший на рассвете Млеты,
Показывался небосвод.

Он дальше шел. Он шел отселе,
Как всякий шел. Он шел из мглы
Удушливых ушей ущелья -
Верблюдом сквозь ушко иглы.

Он шел с котомкой по дну балки,
Где кости круч и облака
Торчат, как палки катафалка,
И смотрят в клетку рудника.

На дне той клетки едким натром
Травится Терек, и руда
Орет пред всем амфитеатром
От боли, страха и стыда.

Он шел породой, бьющей настежь
Из преисподней на простор,
А эхо, как шоссейный мастер,
Сгребало в пропасть этот сор.

Уж замка тень росла из крика
Обретших слово, а в горах,
Как мамкой пуганый заика,
Мычал и таял Девдорах.

Среди лауреатов премии были знаменитые Иосиф Бродский и Борис Пастернак. И оба они писали о Тереке. У Пастернака он — страдающий, нелюбимый, как и весь Кавказ, как и сам поэт, отказавшийся от «Нобелевки», когда те, кто «Пастернака не читали», устроили травлю. Но и они все равно способны увидеть красоту Терека, честность окружающих его гор, ни от кого не прячущихся и издали приветствующих путника.

Иосиф Бродский. «Эклога 4-я (зимняя)», фрагмент
Сны в холодную пору длинней, подробней.
Ход конем лоскутное одеяло
заменяет на досках паркета прыжком лягушки.
Чем больше лютует пурга над кровлей,
тем жарче требует идеала
голое тело в тряпичной гуще.

И вам снятся настурции, бурный Терек
в тесном ущелье, мушиный куколь
между стеной и торцом буфета:
праздник кончиков пальцев в плену бретелек.
А потом все стихает. Только горячий уголь
тлеет в серой золе рассвета.

У Иосифа Бродского все пессимистичнее. Его Терек — он только во сне, а утром лишь «горячий уголь тлеет в серой золе рассвета».

Источник жизни и свободы

© Видео: Ольга Юнашева

Завершить подборку хочется на позитивной ноте, и тут как нельзя лучше подходит Бэлла Ахмадуллина. Нобелевской премии она, увы, не дождалась, что не убавило в стихах поэта оптимизма и жизнелюбия.

Белла Ахмадулина. «Русскому поэту, моему другу» (Александру Твардовскому)
Я повторю: «Бежит, грохочет Терек».
Кровопролитья древнего тщета
и ныне осеняет этот берег:
вот след клинка, вот ржавчина щита.

Покуда люди в жизнь и смерть играли,
соблазном жить их Терек одарял.
Здесь нет Орбелиани и Ярали,
но, как и встарь, сквозит меж скал Дарьял.

Пленяет зренье глубина Дарьяла,
познать ее не все обречены.
Лишь доблестное сердце выбирало
красу и сумрак этой глубины.

- Эгей! - я крикнул. Эхо не померкло
до этих пор. И, если в мире есть
для гостя и хозяина проверка,
мой гость, проверим наши души здесь.

Да, здесь, где не забыт и не затерян
след путника, который в час беды
в Россию шел, превозмогая Терек,
помедлил и испил его воды.

Плач саламури еще слышен в гуле
реки священной. Мой черед настал
испить воды, и быть тергдалеули,
и распахнуть пред гостем тайну скал.

Здесь только над вершиной перевала
летят орлы на самый синий свет.
Здесь золотых орлов как не бывало.
Здесь демона и не было и нет.

Войди сюда не гостем-побратимом!
Водой свободной награди уста…
Но ты и сам прыжком необратимым
уже взошел на крутизну моста.

В минуту этой радости высокой
осанка гор сурова и важна,
и где-то на вершине одинокой
все бодрствует живая тень Важа.

В послании Ахмадуллиной Александру Твардовскому Терек занимает центральное место. Лирический герой не верит в извечного демона, для многих поэтов ставшего неизменным спутником Терека. Река Ахмадуллиной — утоляющая жажду жизни, жажду свободы. «Водой свободной награди уста…» — призывают строки одного из произведений.

У Ахмадуллиной Терек — древний свидетель войн и их тщетности, священная река, загадочная музыка которой открывает путнику тайны мира, а мир — душу и видит ее всю. «Лишь только доблестное сердце выбирало красу и сумрак этой глубины».

Руслан Салахбеков

Рубрики

О ПРОЕКТЕ

«Первые лица Кавказа» — специальный проект портала «Это Кавказ» и информационного агентства ТАСС. В интервью с видными представителями региона — руководителями органов власти, главами крупнейших корпораций и компаний, лидерами общественного мнения, со всеми, кто действительно первый в своем деле, — мы говорим о главном: о жизни, о ценностях, о мыслях, о чувствах — обо всем, что не попадает в официальные отчеты, о самом личном и сокровенном.

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ