Девушка, затворник и история о мести и, конечно, о любви

Сейчас Тимина Лапинагова снабжает осетинскими пирогами и сыром своих клиентов под Санкт-Петербургом, скучает по детям, оставшимся на родине, и мечтает о семейном благополучии. А началась ее необычная история в крохотном селе высоко в горах.

Самая некрасивая дочь

— Маме часто говорили: «Тимина — твоя самая некрасивая дочь». Может, этот комплекс неполноценности и повлиял на мою жизнь? Сейчас я стала уверенной, сильной. Если бы я была такой в молодости!

Родилась я высоко в горах, в селении Зарамаг. В большой семье: бабушка — папина мама, родители, ну и, мы — пять девочек. Так уж получилось: хотели мальчика, но рождались девочки. Одна сестра не выжила. Наш родовой дом — самая настоящая сакля, каменная, старинная. Внизу держали скотину, наверху были жилые комнаты. Дому было лет двести, не меньше. Но в 1987 году сошел сель, и сейчас на месте нашего дома течет река.

В Зарамаге школы не было, так что я попала в интернат города Алагир. Там было хорошо: много ребят из горных сел. Жили дружно, смотрели за младшими, которые из нашего же ущелья. Но не скажу, что училась я хорошо. Стеснялась отвечать на уроках. Боялась, что скажу что-то не так по-русски и надо мной будут смеяться. Да и мои мысли всегда были дома. Мама часто рассказывает, как всегда заставала меня на улице возле ворот, когда приезжала. Ждала ее и потом не верила, что она еще раз вернется. Говорила: «Оставь здесь сумку или очки». Теперь-то понимаю, как ей было трудно. Мама тяжело и много работала, за все бралась. А я доучилась до пятого класса и сказала: «Больше в интернат не пойду». Меня отправили к маминой сестре в другой район. Потом все мы обосновалась на равнине, в Алагире.

После восьми классов никуда не поступила. Родителям было некогда, но я их за это не упрекаю. Окончила поварские курсы в Беслане. Работала на заводе — это уже 90-е были. Тогда же встретила свою первую любовь. Такой молодой, красивый. Изменял, конечно. Мы сходились-расходились несколько лет. Загса у нас с ним не было, в Осетии это частое явление. Он не готов был стать отцом, и я от него ушла, беременная сыном — Давидом. Родила уже дома.

К тому времени мама заболела астмой, и мы снова переехали в горы, в маленький поселок Мизур. В семье меня очень поддержали. Моя бабушка — строгая, суровая — так радовалась, когда родился мой сын. «Будет ради кого жить», — сказала она. И эти слова поменяли смысл моей жизни. Давид стал воплощением мечты моих родителей о сыне.

Казбек

— Давиду было почти три года, когда я познакомилась с Казбеком. Хотя помню я его с детства. Он тоже родом из Зарамага, намного старше меня, из хорошей, уважаемой семьи. Очень красивый. Суровое такое лицо, глаза острые. Но улыбка — обаятельная. Невысокий, худощавый, властный, жесткий. С продубленной ветрами и высокогорным солнцем кожей. Я восхищалась им с детства. Но вот судьба у него была тяжелой. И его трагедия сыграла большую роль в моей жизни.

Казбек был егерем. Ходил с ружьем. Однажды заступился за свою соседку и, по роковому стечению обстоятельств, убил случайным рикошетом человека. Брата своего близкого друга. На похоронах мать убитого причитала: «Как я могу тебя проклинать, ты же мне как сын?» Такая трагедия. У убитого остались двое маленьких детей. Казбека оправдали, потому что — случайность. Но он очень тяжело переносил эту историю, ушел в себя.

Когда я пришла к нему в первый раз, по делу, он полгода ни с кем толком не разговаривал. Впервые за долгие месяцы вышел на улицу, чтобы меня проводить. Потом начала к нему приезжать пару раз в неделю. Наверное, жалела его. Бывало так, что он со мной вообще не разговаривал. «Больше к нему не поеду, тяжело», — говорила я подруге. «Кто знает, может быть, ты его спасение», — поддерживала она меня. Так и приезжала. То кроссворды ему привезу, то сигареты. Он как-то рассказывал, что, сидя на балконе, думал о том, чтобы выброситься вниз, но гордость не позволила. «Потом скрипнула дверь, я ждал, вот сейчас ты войдешь». Наверное, привык ко мне.

«Положи руку на камень»

— Через полгода Казбек уехал высоко в горы, в Зарамаг. Я говорила: Казбек и брат погибшего были близкими друзьями. Тот вызвал его на кладбище, на могилу брата. Сказал: «Положи руку на камень». И отрезал палец, которым Казбек спустил курок. Возможно, он думал, что Казбек станет умолять этого не делать? Но тот даже звука не издал. Очень был гордый человек. Я узнала об этом случайно. Как услышала — поехала к нему. Рука перебинтована. Возле него сидят сосед и брат. «Что с рукой?» - спрашиваю. «Дрова рубил», — отвечает.

В каких-то бытовых моментах из-за руки он стал беспомощным. Я ему стирала, продукты привозила. Как-то приехала с маленьким сыном. Даже ребенок почувствовал, что с ним что-то не то. «Мама, так жалко дядю», — говорит.

Потом мы сошлись. Ему было 39 лет, мне — 28. Купили детям убитого квартиру. Мы все вместе собирали на нее деньги. Его брат приносил свою зарплату. Помню, как целую зиму прожили на одних макаронах. Копили. «Зачем ты им покупаешь квартиру? — удивлялись некоторые. — Они же с тобой вон как поступили». Казбек отвечал: «Я палец потерял, а они — брата, отца».

«Сил прощать больше не было»

— Психика у него была, конечно, травмирована. Не хотел детей. «Когда они вырастут, им будут говорить, что их отец — убийца», — говорил. И я делала аборты. Слухи дошли до его брата. Меня не было дома, он пришел и говорит Казбеку: «Если ты сам не хочешь жить, зачем ее мучаешь?» После этого у нас родился Коста. Казбеку было 43 года.

Он очень полюбил моего первенца. Но Давид только через четыре года назвал его папой. Казбек плакал от счастья, не думал, что мой ребенок его когда-нибудь полюбит. А все, кто знал Казбека, были уверены, что он никогда не примет чужого ребенка. Очень жесткий был человек, с характером, настоящий кавказец. У Казбека и с моей семьей сложились хорошие отношения. За это я была ему очень благодарна. Прощала многое. То, что руку на меня поднимал. Потом просил прощения. Говорил, что, если бы не я, его давно бы не было на свете. При детях старался сдерживаться. Несколько раз почти решилась — уйду. Останавливала мысль: а что скажут люди? С одним разошлась, теперь — со вторым. Значит, сама виновата.

В огороде я не работала, только дома: готовила, убирала, за детьми смотрела. Завели скотину — доила, сыр делала. Сестра моя начала к нам приезжать, племянники. Бывало так, что сколько народа в доме — негде присесть, поспать. Потом родилась наша дочь Лейла. Казбек нарадоваться не мог. Родился еще один мальчик — Анатолий.

А потом наш дом в Зарамаге попал под снос. Активно строилась Зарамагская ГЭС. На полученную компенсацию мы купили дом недалеко от Владикавказа. Казбек прожил на равнине всего одну зиму. Не подошел климат, да и годы его травму так и не залечили. Мы все больше отдалялись, ругались. Он не давал на детей денег, руку поднимал, начал выпивать. Истерики случались уже и у детей. Сил прощать уже не было никаких. Родила пятого ребенка — сына Солтана, мы еще полгода пожили вместе и разошлись. Казбек уехал обратно в горы.

Обезьянка

— Сейчас, оглядываясь, понимаю, что Казбек меня всегда пугал. Я от него полностью зависела, даст он денег или нет, от его настроения. Он очень злился, когда я завела скотину, стала много работать — уборщицей, сиделкой. Стала независимой. Хороший он был человек, только вот так сложилась у него жизнь.

Казбек занимался долгие годы пчеловодством. И когда Давид захотел заняться тем же — я его отправила в горы, к отцу. Чтобы не покупал пчел через голову Казбека, не посоветовавшись. В первый раз отец не стал с ним разговаривать. Во второй раз Давид взял с собой в поездку сестру Лейлу. Казбек опять сказал что-то грубое. Давид развернулся и вышел. «Папа, почему ты так? Давид же тебя любит», — сказала отцу Лейла. А он сел и заплакал: «Я его тоже люблю». И ему стало плохо, потерял сознание. В больнице после обследования у него диагностировали рак в четвертой стадии. К тому времени я уже два года жила под Питером.

Со стороны человек не понимает чужую боль. Я раньше думала: вот муж и жена расходятся, какие там еще могут быть уважение или любовь? Но Казбек остался мне дорогим человеком. «Вы должны забрать его домой, — сказала я детям. — Он должен умереть дома, среди вас». Он прожил еще столько лет после трагедии только благодаря своим детям и умер он среди своих детей, в любви. Даже маленький прибегал, — а Казбек сильно похудел, очень страшный стал — обнимал его, целовал. А Лейла спросила у отца: «Узнаешь?», показывая на меня. Он кивнул и ответил: «Маймули» (обезьянка, — осет.). Он меня так в шутку называл.

Вторая жизнь

— Когда мы разошлись с Казбеком, иногда мне бывало так тяжело, что я думала покончить с собой. Но как расстроить маму? Она и так уже потеряла одну из своих дочерей.

Я искала выход. Так получилось, что я люблю делать сыр, заниматься хозяйством. Но в Осетии сложно что-то заработать, слишком много расходов. На одни похороны сколько уходит. Тогда я и решила уехать. Сначала отправилась в Новгородскую область, 100 км от Петербурга. Покупала молоко у фермеров, делала сыры, отвозила в Питер, находила клиентов. Теперь вот перебралась поближе к Питеру — в деревню Мостовая. Кроме сыра, творога начала делать пироги, пеку булочки. О нас уже все в округе знают, в основном мои клиенты — дачники. Отправляю продукцию и в Питер. Но рестораны хотят много и дешево, а я не умею дешево, потому что это значит некачественно. Зарабатываю не скажу что много, но хватает на жизнь, на детей, на больную маму. Правда, собрать толком ничего не получается, ведь кроме моего дохода у нас только пенсия и летом прибыль от меда. Многие говорили, что мы продадим пчел, но мы их сохранили. Сейчас пчелами занимаются мои сыновья — там, в Зарамаге. Дед научил их отца. А от Казбека дело перешло к ним.

Иногда бывает такое количество заказов, что без отдыха работаю целыми днями. Устаю, но еще больше устаю морально. Сама я под Питером, а сердце — в Осетии. Переживаю за свою маму, которой 86 лет. Уже не бабушка за детьми смотрит, а они за бабушкой. Очень самостоятельные. Старшему сыну, Давиду, 25 лет. Он окончил строительный техникум, отслужил в армии, завел пасеку — 40 ульев. Коста 19 лет, он студент Лесного техникума, тоже занимается пчелами. Лейла в этом году окончила школу и поступила на филфак. Анатолию 14 лет, он перешел в 9 класс. Самому маленькому, Солтану, — восемь.

Давид как-то сказал: «Мама, без тебя дом какой-то холодный. Ты нам нужна». Но если я вернусь, нам не на что будет жить. Под Питером мне нравится, люди прекрасные. Но, конечно, хотелось бы уехать через год-два. Поднять большое хозяйство в Осетии, завести коров, делать сыр. Эту работу я очень люблю.

О чем еще мечтаю? Да о самом простом. О здоровье детей, чтобы они любили друг друга, выучились. Мне самой сейчас 51. Трудно без мужской помощи. Хочется, чтобы в жизни был мужчина. Устала всю жизнь быть для своих родителей и сыном, и дочерью. Для сестер — братом. Для своих детей — и матерью, и отцом. Но когда мне звонят и рассказывают, что дочь выиграла какой-то конкурс или дети получили хорошие оценки, забываю любую усталость. И думаю: какая же я счастливая!