Не шути в Чечне про чеченцев

Каково живется чеченским комикам, в чем их главное оружие и как шутить, когда вокруг столько запретных тем — рассказывает Идрис Газимагамадов.

Домашнее насилие

— Чеченский стендап-комик — это практически вызов всему традиционному кавказскому обществу. Как ты решился на такой шаг?

— Это не то чтобы вызов. Смысл в том, чтобы рассказать о нас, чтобы другим людям стало понятно, что мы такие же. Многие нас боятся и представляют дикарями. Стендап — это возможность представить чеченское общество в лучшем свете с помощью современных методов. Показать, что у нас тоже есть свои приколы. Кроме того, мне просто нравится стендап. Хотелось себя показать. И донести свои мысли до зрителя, поднять острые темы.

— Удалось?

— Да. Например, я поднимал тему домашнего насилия. Думаю, эта проблема есть не только в России — она по всему миру. Но там, где нет закона о домашнем насилии, она ощущается острее.

— А тебе не кажется, что когда ты с юмором говоришь о какой-то серьезной проблеме, уровень ее важности снижается?

— Нет, все зависит от того, как подать материал. Мне кажется, через смех любая тема лучше усваивается. Все кругом говорят о домашнем насилии, а толку нет. А вот через юмор человек может задуматься.

— Ты учился в МГУ на юриста — достаточно классическая специальность для вайнаха. Это был твой выбор?

— Не совсем. Я собирался на режиссера идти. Мы дома долго спорили. В итоге решил, что да, нужно классическое образование. А изначально я хотел в кино.

Шутки без мата

— С чего начался твой путь в комедию? Полагаю, с КВН?

— Да, я выступал в КВН в университете. Сначала у нас была большая команда, потом все начали расходиться. Стали выступать маленькой командой, вдвоем, — и выигрывали все игры. Потом мой сокомандник уехал к себе в Ижевск. Тогда я решил, что пора в стендап. Мне тогда было 23 года. Но мне давно нравился стендап. Первое выступление я увидел лет в 13. Это был Крис Рок. Мне нравилось, что один человек выходит перед огромным залом и все ждут, что он скажет. Я написал шутки, связался с Comedy Battle, прошел кастинг. Через 3 месяца выступил на проекте перед камерами.

— Мечтал о славе?

— Не сказал бы, что у меня были тщеславные цели. Было желание не работать на обычной работе, заниматься тем, чем мне хочется. Стендап — это то, что я хорошо умею делать. В остальном я не так хорош. Хотя сейчас я работаю по специальности.

— У чеченских комиков много запретных тем?

— Не много, но есть. Например, отношения между полами. Мат нельзя использовать. А иногда шутка без мата не работает. И ты убираешь шутку. Когда ты вайнах, нужно контролировать все, что ты говоришь. Я думаю, у нас самые жесткие рамки.

— А политические темы?

— Если что-то меня цепляет, я могу об этом пошутить. Но в целом мне не очень интересна политика.

«У нас не 21 век»

— Дома за шутки никогда не прилетало?

— Нет. Наоборот, мои шутки всех веселят. Единственное — мне за фигу прилетело. Ну, дулю показал. Мама сказала: «Ты зачем это сделал?»

— "Как на мои шутки отреагируют родители?", «Что скажут родственники, соседи?» Тебя часто останавливают такие мысли?

— Они меня не останавливают. Но бывает, после того как записал монолог для телевизора, эти мысли крутятся в голове. Не хочется, чтобы дома плохо отреагировали. Но с этим уже ничего не поделаешь — придется всем с этим жить.

— Ты как-то упоминал в одном из выступлений, что у тебя влиятельный в Чечне отец. Воображение невольно рисует очень консервативного, строгого и серьезного человека. Как он отнесся к твоему увлечению стендапом?

— Его сейчас нет. Отец был командиром ОМОНа, подполковником милиции. Посмертно награжден званием Героя России. Мне кажется, он бы плохо отреагировал. Ему бы это не понравилось.

— А остальные члены семьи тебя поддерживают?

— Когда все только начиналось, они не очень хорошо относились. Да и сейчас, мне кажется… Мама не показывает, а братья старшие дают понять, что им это не нравится. Как-то не принято у нас эти вещи явно поддерживать. В чеченском обществе людям в принципе не нравится такое — стендап, сцена, выступления.

— Ну да, у нас творческие профессии не котируются. Нормальной считается только та работа, на которую ходишь в офис с портфелем и в белой рубашке. Как ты считаешь почему? Ведь мы живем в 21 веке.

— Потому что у нас не 21 век. Творческие профессии не котируются до того момента, пока не выходят на какой-то серьезный уровень. Взять кавказских рэперов. Когда ты слышишь их песни из каждого радиоприемника и всем эти песни нравятся, в глубине души ты радуешься и гордишься, что такой крутой артист — именно из твоего народа. Как Скриптонит у казахов или Мияги у осетин.

— Как ты относишься к женскому стендапу? Возможен ли он на Кавказе?

— К женскому стендапу я нормально отношусь. Но чтобы он у нас был — такого не представляю. Чтобы девушка дома сказала: «Я еду со стендапом выступать!» — и ее отпустили туда, где куча каких-то левых людей, парней, мужчин. Я имею в виду без присмотра. Но еще больше не представляю, чтобы под присмотром девушка вышла на сцену и шутила. Вайнахский женский стендап — это что-то не для нашего времени. Он невозможен еще лет тридцать.

Главное оружие чеченца

— В своих выступлениях ты иронично рассказываешь о не самых веселых событиях твоей жизни — похищении, параличе. Юмор помогает справляться с испытаниями?

— Да, помогает. Но это происходит не сразу. Вряд ли в тот момент, когда тебе скажут, что у тебя, не дай Бог, заражение крови, ты повеселишься. Юмор — это, скорее, постреакция на проблемы.

— Помню, ты шутил, что когда попал в заложники, радовался: завтра не надо в школу. Расскажи, как это было на самом деле.

— Честно говоря, похищение я особо не помню. Мне было лет пять. Весело, конечно, не было. В то время за семьей постоянно охотились, пытались то подорвать кафе, где мы сидим, то второй этаж дома в Грозном нам расстреляли. Повезло, что там никто не ночевал. Я не очень люблю эту тему, она тяжелая, вспоминать не хочется. С параличом вообще непонятная история была. Мне было семь, я просто шел, упал и не смог подняться. Мы мотались по врачам, делали обследования, но никто так и не понял, что это было. Примерно так же неожиданно я снова начал ходить спустя 10 дней.

— Шутки про злых и опасных чеченцев уже выходят из моды. О чем еще можно шутить кроме как об этнических стереотипах?

— К этническим стереотипам прибегаешь, когда тем мало. Ты просто достаешь свое главное оружие. Я, например, понимал, что на другие темы я плохо шучу. Думаю, со временем это все само уйдет, всем надоест шутить о том, какие мы опасные. И вообще, мы не такие злые. Мы добрые.

— Чем отличается чеченская аудитория от московской? Что может рассмешить чеченца, а что — москвича?

— Перед чеченской аудиторией выступать сложнее. Во-первых, разница в менталитете. Чечня и Москва живут разными реалиями. Во-вторых, юмор отличается. В Москве важно, чтобы вместе с шуткой была мысль, в Грозном пока важны только шутки — но это потому, что стендап в республике только начал развиваться. Хотя я не думаю, что реакция аудитории в Москве и в Чечне на мои шутки сильно бы различалась. Потому что мой материал чистый — в том смысле, что в нем нет грязных вещей и вроде бы все понятно. Но для чеченцев я бы убрал шутки про Чечню. Я думаю, им было бы неинтересно слушать про то, что они и так знают. Чеченцев рассмешить сложнее. Там аудитория более придирчивая. Многое может не понравиться. Когда мы с КВН приезжали в республику, надо было за день переписывать материал под чеченского зрителя. Была у меня одна шутка, что типа я тот, кто украл главную мечту Тимати — родился чеченцем. В Москве она зал разносила. А в Грозном она зашла в тишину. Думаю, она не сработала, потому что там сидел целый зал укравших мечту Тимати.

— А что для тебя чеченский юмор? В чем его особенности?

— Чеченский юмор… Это сложно описать. Он отличается своей экспрессией, своими звуками. Сам говор смешной. Очень часто даже не могу перевести какую-то шутку с чеченского на русский. Нет таких слов, которые могут передать смысл. Когда переводишь, совсем не смешно становится. И еще чеченский юмор более простой. В Москве у меня шутки более сложные по строению. А там все проще: можно не заворачивать шутку, легче ее сформулировать.

Цензура и хейт

— Тебе когда-нибудь приходилось извиняться за шутки?

— Нет. Но я бы и не стал извиняться. Я не считаю, что я жестко шучу.

— Как ты считаешь, должна ли в юморе быть какая-то грань? Должен ли юмор подвергаться цензуре?

— Грань должна быть, цензура — нет. Цензура — это когда какой-то человек сидит и решает, что для него неприемлемо. А грань — это когда ты сам это решаешь и потом несешь за это ответственность.

— Как ты относишься к критике?

— Нормально. Если это критика, а не хейт. Бывает, человеку просто не смешно, а всем смешно. Но значит дело в нем, а не в моей шутке. Если шутка не смешная — я это и так пойму на проверках. А в хейте нет ничего объективного. Думаю, у хейтеров просто комплексы.

— Сталкивался с ними?

— У меня в Comedy Battle был блок: «Меня бросила девушка, зря она это сделала, люди еще не готовы к чеченскому рэпу». И потом я начинал читать рэп на чеченском. Этот рэп закинули в группу в Instagram. А там люди лишены чувства юмора. И полился хейт. Начали писать: «Хорошо, что это не мой двоюродный брат!» Видимо, для двоюродного быть комиком хуже, чем для родного. Меня эти комменты просто повеселили. Вот кроме этих 40 человек в комментариях под видео, больше негативно никто не высказывался. Хороших отзывов гораздо больше. Когда на YouTube выходят мои видео, люди в основном хвалят — что мата нет, что темы нестандартные.

Когда я шел в стендап, я готовился к тому, что меня будут хейтить, что нашим очень не понравится не то что юмор, а то, что я на сцене нахожусь. Ведь если ты с Кавказа — тебя в любом случае будут доставать. Ты должен быть готов, что кому-то что-то не понравится. Но по большей части все ограничения — у нас в голове. Так что не надо бояться. И не надо никого слушать — только себя.