У меня лапки!

Если говорят — пиши про котов, мне сразу хочется возражать и писать про что-нибудь совсем другое. Потому что я свободолюбивая, гордая, независимая, смелая, зеленая, сильная, овальная, нравственная и ях-намусная кавказская женщина! И первое мое имя Скромность, а второе мое имя — Послушание.

Например, мне хотелось бы писать о рыбках. У меня были рыбки. Точнее, одна рыбка. Звали ее Сиражуддин Анатольевич. Она была тихая и ничего не просила. Плавала у самого дна, почти ходила, мрачно смотрела на всех из-за стекла. Почему нельзя написать о мрачной рыбке Сиражуддине Анатольевиче в День котов, скажите? В конце концов, они ее едят!

Или о птичках. Птичка тоже была. Звали ее Чива, и сначала была она сорока. А потом сделалась птицей-что-прыгнула-на-сковородку-когда-мама-жарила-яичницу. Она, кстати, как прыгнула, так сразу заговорила и через день проорала папиному другу, дяде Мухтару: «Мухтик, пр-р-ривет!» Дядя Мухтар был главврач санчасти МВД. Он бровью не повел, когда мы с его племянником сожрали все красивые таблетки из аптечки, а заставил пить мерзкую марганцовую воду в промышленных количествах… Но от Чивиного скрежещущего нечеловеческого голоса его нервы сдали. Он вздрогнул, матюгнулся и опрокинул на себя чайник со свежей заваркой. Вот такая птичка… Кстати, птичек коты едят с не меньшим удовольствием, чем рыбок.

А еще были мыши. Целая семья. Папа, мама, мать мамы и десятка полтора детей. Они были мыши-аристократки, белые совсем, жили в круглом аквариуме в вате, такой же белой, как и сами. Собственно, мышь опознавалась по розовому хвосту, а так — полный аквариум ваты и все тихо. Так и жили они, пока не сбежали. И не куда-то там в подвалы и подполья, а к нашей соседке Марье Макаровне. У Марьи Макаровны были три сокровища, вызывавшие зависть всего подъезда. Прическа апельсинового цвета, сын-капитан каких-то загранплаваний и черное пианино. Сына никто никогда не видел. Наверное, он подплывал среди ночи прямо к нашему дому на шлюпке и так же среди ночи отплывал. Но волосы и пианино были открыты всем желающим. Вот на этом-то пианино беглое мышиное семейство расселось в рядок и принялось умываться. Это было очень эстетично. Черное, белое и совсем чуть-чуть розового. Но, судя по воплям Марьи Макаровны, она была скорее недовольна. Надо ли вам напоминать, что мышки тоже входят в котячий рацион?

И в какой-то момент выяснилось, что в этот рацион входит практически все. И я не исключение. Причем, в пищевой цепочке коты располагались обидно, повыше меня. Можно сказать, что они практически пытались пожрать мою жизнь, разодрать ее когтями вдоль, повиснув на ней, как на нежной занавеске… И им это почти удалось.

Первого моего личного кота я назвала громким именем Бенцион Портупеевич Полундра. Имя для такого небольшого кота было великовато, признаю. Но это же не повод! Я его любила. Я посвящала ему стихи, обнаружив, что он подружился с кошечкой из недостаточно «приличной семьи».

Без ножа ты меня зарезал.
Разве можешь ты быть ей мужем?
При чинах наших это меза-
-льянс и все! Не сказать бы хуже!

А Бенцион подвел. Оказался «девочкой». Пришлось срочно переименовывать его в Тетю Песю. Эти имена, скажу я вам… Они не просто так!

Вот, скажем, Макс. Его притащила с собой приятельница, что попросилась пожить. Изначально Макс был, наверное, белый. Но Танька зачем-то перекрасила его в сиреневый. Это было так ужасно, что я заткнулась и молчала полдня. Молчала не просто так, а наблюдая за попытками Макса справить нужду в унитаз. Танька именно этим и подкупила, мол, сам влезает, сам справляет и чуть ли ни смывает за собой! Я ждала. Смотрела. Молчала. Когда Макс в третий раз в этот унитаз обрушился, переименовала его в Козла.

С кошкой по имени Нищалла Хадижат переименование бы не прокатило. У этой кошки было все, чего не было у меня. Во-первых, хозяйка Айшат, по прозвищу Яшка, которая ко мне ее и приволокла для «немножечко пожить перед отправкой». Во-вторых, документы, где кошкино имя было написано красивыми буквами. В-третьих, спецлоток, чтобы не падать в унитаз, как Козел, и наполнитель для лотка. Еще был корм. И переноска. И билет до Москвы. Нищалла имела все основания смотреть на меня как на плебейку и нищеброда. У меня не было ни переноски, ни лотка, ни Яшки, которая, скинув на меня этого зверя, умотала устраивать свою личную жизнь. У меня не было даже корма! А Нищаллин оказался несъедобным. Неделю я была для Нищаллы обслуживающим персоналом и разрывалась между ней и чужой страстной любовью, что полыхала под боком. Под моим боком, разумеется. Потому что в мой дом все вечно тащат разную фигню!

Так вот, одна ненормальная парочка решила, что они страдальцы за любовь и нужно срочно бежать. Первым делом они прибежали ко мне и уселись рядом с Нищаллой. Но мысль о побеге, основательном и красивом, зрела в них, пока не вызрела в большое фиолетовое слово Москва. Я возликовала! Теперь можно было разом избавиться и от влюбленных, и от Нищаллы!

И в один прекрасный вечер мы все, включая кошку, влюбленных, их друзей и Яшку, ради такого случая оставившую ненадолго свою личную жизнь, собрались на перроне. Перед нами на асфальте стояла бутылка коньяка и переноска с кошкой. Мы поднимали пластиковые стаканчики, пили «залюбовь», «заотъезд» и смотрели не друг на друга, а вниз, стерегли Нищаллу. И тут в поле нашего зрения появилась посторонняя нога. И не просто себе нога, а от старшей сестры нашего влюбленного. Первым делом сестра со всей дури зафигачила по нашему коньяку. Вторым — дала брату по морде. И тут у аристократки Нищаллы сделалась истерика. Если бы она была девицей, то переколотила бы хрусталь и упала в обморок. Но она была кошка. И потому с воплем рванула сначала в одну сторону, потом — в другую и заметалась под прилавком с бананами. Доставали ее оттуда всем перроном. И проводница, и торговцы соседними бананами, уезжающие, провожающие и мы с Яшкой. Даже старшая буйная сестра, разбившая наш прощальный коньяк, тоже приняла в этом деле самое активное участие! А влюбленные под шумок куда-то слиняли. У меня от этой истории остался горький осадок. Меня никогда не ловили всем перроном, и я не бежала в Москву, обняв юношу с модной прической «Вечерний Кизилюрт».

Впрочем, скоро у меня образовалась собственная любовь. Муж был прекрасный, рыжий и аварский. И однажды привел кота. Точнее, впустил. Я прихожу, а они лежат рядышком и смотрят телевизор. Кот был покормлен и выставлен вон. На следующий день я открыла дверь, а на пороге опять возник он. Кот. Я стояла стеной! Но кот мягко обтек эту стену и просочился на кухню. Подруга Зе (она же постоянный автор «Это Кавказ» Заира Абдуллаева) писала мне в ужасе: «Ты завела себе кота?»

Ага. Щаз. Это кот нас себе завел! Про подлую его сущность все выяснилось очень быстро. Это был кот тихой супружеской пары, что сняла квартиру на первом этаже. Сначала пару раз зашел к нам в гости, а затем стал приходить регулярно и даже оставаться на ночь. А у нас, у кавказских женщин, если на ночь, это уже практически семья и общее хозяйство! Я зарыдала и пошла покупать ему корм.

После первой же ночевки нам стало очень весело жить. Мы сделались резвые. Ведь кот пришел не один, а со всеми своими блохами! Я зарыдала повторно и пошла покупать ему противоблошный ошейник. Так и повелось. Он был неплохой. Ласковый такой котик. Любил залезть мне на колени и тереться башкой о мой подбородок. Если на колени его не пускать — он прыгал, стараясь потереться в полете. Как-то между моим подбородком и котовой башкой оказалась кружка с очень горячим чаем. Я чуть не осталась без зубов, зато была вся в чае и немножко ошпаренная.

Потом он победил Цветок. Тот ничего плохого не делал. Просто рос в горшке и звался традесканцией. Кот залез на икеевский шкафчик, где жил Цветок, и спихнул его оттуда толстой шерстяной жопой. Так из моей жизни была вытеснена красота. Зе негодовала в мессенджере. Писала: «А еще они сами себя вылизывают, бр-р-р!» Не знаю, чего хотела от меня эта лакская женщина. Чтобы кота вылизывала я?

Вы заметили, как старательно я избегаю имени этого дивного животного? Все просто тут. Еще до Цветка, но сразу же после Блох и Зубов я дала ему имя. Уменьшительным оно звучало нормально: Бида, Бидя или Бидик. А полностью — Бидораз. И всем понятно почему.

Иногда он вдруг пропадал и не появлялся несколько дней кряду. Прекрасный аварский муж делался беспокойным, на каждый шум кидался и с надеждой выглядывал в подъезд. А однажды, возвращаясь, я застукала его замершим у дверей квартиры, где кот обитал на законных основаниях. Наверное, хотел постучать, спросить: «А Бидик выйдет?»

Беда к Биде приходила частями. Сначала он потерял глаз в уличной драке. Я, как положено кавказской женщине, костила врагов, призывая на их род проклятия до седьмого хвоста. Кормила героя. И выстригала на продранном боку шерсть, чтобы обработать рану. Аварский муж тоже живо участвовал. Держал над зверем душ и морщился от сопереживания.

Потом у Биди заболел хвост. Мы его лечили, но… Во весь небольшой кошачий рост передо мной встала этическая проблема — пускать Бидю лежать на своем животе или нифига. Потому что они пахли. Даже сквозь лекарственные разные мази пахли. И хвост, и весь кот. Помню, как выскочила в ночи на кухню порыдать — в ужасе от собственной низости. Ведь я, получается, предатель! Целого любила, а как ранили в боях, сразу морду ворочу! Аварский муж вышел за мной. Посмотрел, как я сморкаюсь в полотенце с петухами. И сказал благородным голосом: «Да ладно тебе, подумаешь, мусор не вынес, завтра вынесу обязательно! Или послезавтра…»

От такого когнитивного диссонанса я удрала в долгую командировку. А вернувшись, узнала страшное. Во-первых, Бидя пропал. Во-вторых, тихую семейную пару с первого этажа арестовали громкие наркополицейские люди. Оказывается, наши соседи наладили семейный бизнес — расфасовывали по пакетикам и продавали какие-то смеси. Природа странного запаха, исходящего от кота, стала яснее. Но вопрос о дальнейшей судьбе Бидика остался открытым. Может, он был арестован и его вместе с хозяевами вывели в наручниках, с лапами за спиной, и увезли на нарядной машине… Может, погиб, защищаясь. А может, ушел в бега, сменил фамилию, побрился налысо и сейчас живет у кого-то другого, притворяясь сфинксом. И в один прекрасный день я открою дверь, а он возникнет на пороге и промявкает: «Напрасно, мамаша, вы меня таким обидным именем называли. Нехорошо это. Не по понятиям…»

И тогда я посмотрю в его единственный суровый глаз и предъявлю то, что храню уже пятый год. Купленный накануне его исчезновения, так и не надеванный ни разу, шикарный, как дагестанская свадьба, ошейник против блох.