«Герои различные, а жертвы — общие»

«Кавказская война. Семь историй» Амирана Урушадзе вошла в шорт-лист премии «Просветитель», которая вручается за лучшую научно-популярную книгу на русском языке. Накануне объявления победителя финалист престижного конкурса рассказал читателям «Это Кавказ» о парадоксах истории российско-кавказских отношений.

Захват Кавказа: в пороховом дыму и в тиши библиотек

— Амиран Тариелович, поздравляем с высокой оценкой вашей работы. Как вы думаете, почему ваша книга стала такой популярной?

— Наверное, дело в том, что в основе — человеческие истории. Книга поделена на главы, каждая посвящена одному герою. Там действуют как конкретные исторические личности — предводитель горцев Шамиль или наместник Кавказа граф Воронцов, так и коллективные персонажи — представители разных сил, действовавших тогда на Кавказе: горец на русской службе, настоящий кавказец и другие. Для нашего современника нет ничего интереснее, чем история другого человека. Абстракции, вроде борьбы классов и каких-то геополитических противостояний, навевают откровенную скуку. Но если это история людей, человеческая драма — становится куда интересней.

— Вы с особым уважением пишете о Воронцове, наместнике Кавказа. Откуда эта симпатия? Пушкин в свое время вынес ему суровый приговор: «Полумилорд, полукупец, полуподлец…»

— Да, в нашем литературоцентричном обществе утвердилось стереотипное мнение о Воронцове как о сухом бюрократе, который отметился в своей жизни только тем, что отправил Пушкина на борьбу с саранчой. Но на самом деле это человек удивительной судьбы, настоящий герой российской истории. Либерал!

Он первым попытался познакомить горцев с Россией не только в пороховом дыму, но и в тиши библиотек, в театральных ложах и на заседаниях научных обществ. Конечно, он не был филантропом, который решил, что с горцами не стоит воевать, а нужно дружить. Но именно при Воронцове на Кавказе появились новые учебные заведения, увеличилось количество воспитанников в старых, выпускники получали серьезные привилегии и дальнейшие льготы при занятии должностей.

При нем же в Тифлисе открылась первая публичная библиотека, была поставлена первая пьеса на грузинском языке, первая опера, открылось первое отделение русского императорского географического общества, а также общества сельского хозяйства. Он умудрялся управлять Кавказом не только с помощью страха, он предложил некую альтернативу.

Разнообразие в квадрате

 — Получается, что расхожее мнение — не миф, и «прогрессивная Россия» действительно принесла «темным народам» просвещение?

— Не совсем, образование было на Кавказе и раньше. Например, в Дагестане было очень много центров исламского богословия, причем очень высокого уровня. Любой мальчик мог получить образование на арабском языке. Российское государство очень быстро сделало горцев «неграмотными», заменив арабский русским.

Образование, которое развивал Воронцов, было частью имперского строительства. В качестве наместника он стремился превратить Кавказ в продолжение внутренних российских губерний, но «со слегка взъерошенной поверхностью», как писали тогда в популярных фельетонах.

Это образование позволяло жителям Кавказа включиться в новое управление краем. Не случайно Николай I в 1837 году на торжественном открытии Ставропольской гимназии сказал: «Желаю вам сделаться хорошими чиновниками».

— Так выходцы с Кавказа могли достигать карьерных высот еще задолго до советской власти?

— Да, империя тоже ценила знания, умения и навыки. Уроженец Кавказа, отучившийся в столичных учебных заведениях, почти наверняка сделал бы успешную карьеру. Очень многие представители народов Кавказа пополнили ряды российской бюрократии и администрации, знаменитых российских интеллектуалов. А вот сейчас все изменилось. Теперь эти ценности носят номинальный или ритуальный характер. Почти все зависит от наличия сети неформальных знакомств, землячеств и так далее. Невозможность пробиться сквозь эту плотную завесу приводит молодежь Северного Кавказа в состояние фрустрации. Молодые люди оказываются словно бы в тупике. Это очень опасно, ведь человек живет будущим, надеждой.

— Говорят, история не знает сослагательного наклонения, но все же: а что если бы Россия не взяла Кавказ?

— Есть версия, что тогда Кавказ достался бы Персии, Турции или Англии. Но мне кажется, эти альтернативы преувеличены: Турция или Персия к XIX веку уже прошли этапы своей геополитической «пассионарности», во многом это были предельно обветшалые монархии, неспособные к тотальному овладению Кавказом. Если Надир-шах не смог покорить Дагестан, то я очень сомневаюсь, что слабые правители XIX века были бы на это способны.

Мне кажется, если бы не Россия, то Кавказ продолжил бы свое существование в качестве такого фронтира, пограничной территории, которая бы находилась в треугольнике — между Россией, Персией и Турцией. Я думаю, горские общества Северного Кавказа сумели бы сохранить свою независимость и самобытность. При работе над книгой для меня было важно ответить на вопрос, что же такое сам Кавказ. На вопрос, что такое Франция, французский историк Бродель отвечал, что Франция — это разнообразие. Так вот можно сказать, что Кавказ — это разнообразие в квадрате.

А что касается самой империи, если бы не присоединение новых территорий и не бакинская нефть, еще неизвестно, насколько эффективно развивалась бы российская промышленность в начале двадцатого столетия. Если бы не присоединение Кавказа, то облик российского государства, темпы его развития и место в мире были бы совершенно иными, нежели мы видим к моменту наивысшего расцвета Российской империи, образцовому 1913 году, когда Россия вышла на одно из первых мест по темпам экономического роста и т. д. Южная окраина очень быстро стала объектом интереса и международного капитала.

«О Кавказе мы знаем меньше, чем об Америке»

— Сейчас вы много ездите с лекциями по стране. Встречаете отклик на такую непростую тему в других регионах?

—  Да, и еще какой. Хотя сегодня, как бы это парадоксально ни звучало, актуальны слова из редакторской передовицы газеты «Кавказ», вышедшей в 1848 году. Там говорилось, что газета «нас русских знакомит с любопытною богатою страною, о которой мы знаем, кажется, меньше, нежели об Америке». Это и смешно, и страшно. В этом и была моя скромная задача: стоя на плечах гигантов, я попытался показать, что это наша история и соответственно мы должны о ней что-то знать.

Но на мои лекции приходят люди интеллигентные и начитанные. Недавно читал в Новосибирске — ехал с опасением, что моя тема там будет смотреться очень экзотично. И тем приятнее было наблюдать, что, оказывается, и там на нее есть спрос. Лекция даже перешла в сотворчество: я говорил о Кавказе, а мои слушатели проводили очень интересные параллели с опытом присоединения Сибири.

— Но по вашим же словам, многие россияне до сих пор не считают Кавказ частью своей страны…

— К сожалению, так и есть. Об этом говорят социологические опросы. Да и взять хотя бы этот пресловутый лозунг «хватит кормить Кавказ» — он же был очень популярен одно время и только сейчас сходит на нет. Такое отношение не вызывает ничего, кроме печали и тревоги.

Без Кавказа, по моему глубокому убеждению, невозможно себе представить не только российское государство, но прежде всего русскую культуру. Ну, посмотрите, как же без Кавказа? И «Кавказский пленник» Пушкина, и романтизм Бестужева-Марлинского, и знаменитые произведения Лермонтова, и кавказские повести Толстого — это все, конечно, часть русской культуры. Кавказ долгое время выступал монументальной природной музой российских писателей. Именно там сочинял Грибоедов «Горе от ума». И Толстой стал писателем тоже на Кавказе.

— Вы как-то сказали, что в Кавказской войне солдаты уже не воюют, а воюют историки. Расскажите, пожалуйста, о войнах историков на кавказском фронте.

— Дело в том, что освещение Кавказской войны в отечественной исторической науке можно назвать историей переворотов — в оценках, мнениях, парадигмах, способах воспоминания о событиях. Наиболее интересные концептуальные кульбиты происходили в советскую эпоху.

Так, в 20−30-е годы Шамиль, предводитель кавказских горцев, был чуть ли не главным героем исторического нарратива. Его называли даже гениальным вождем, а его мюридов — партией революционеров, которые выступили против царизма и угнетения.

А в конце 30-х — начале 40-х годов атмосфера военной тревоги, связанная с фашистской экспансией, вызвала перемену и в героическом пантеоне. Тогда необходимо было объединить народ, чтобы дать отпор внешнему врагу. Историю Шамиля и имамата свободных горцев невозможно было поставить на службу этой цели, потому что, как ни крути, нельзя отрицать тот факт, что в годы Кавказской войны русские солдаты и горцы убивали друг друга.

Тогда тема кавказской войны и Шамиля отошла на второй план вплоть до появления знаменитой работы главы советского Азербайджана Багирова на рубеже 40−50-х годов. Шамиль вышел из-под его пера ставленником султанской Турции и британских шпионов. Он сделался практически врагом цивилизации, прогресса и всего трудового народа.

Моя же задача при написании книги заключалась в том, чтобы показать, что у различных сторон этого противостояния была своя правда, был свой взгляд на эти события. Я пытался показать, что герои этой войны различные, а жертвы — общие.

***

Победитель премии «Просветитель» будет определен 15 ноября. В числе других финалистов — «#1917 Семнадцать очерков по истории Российской революции» Бориса Колоницкого, «Несовременная страна. Россия в мире XXI века» Владислава Иноземцева, а также «Страдающее Средневековье», авторами которой выступили Сергей Зотов, Михаил Майзульс и Дильшат Харман.