Подпольные мамы — так в махачкалинском центре защиты материнства и детства «Теплый дом на горе» называют женщин, вынужденных скрывать свою беременность или факт материнства из-за страха оказаться отверженной обществом и собственной семьей: быть матерью-одиночкой рожденного вне брака ребенка на Кавказе предосудительно. Не все семьи готовы понять и принять такую женщину, потому что считают, что «пятно позора» ляжет на весь род и это может отразиться на многих его членах. Забота о том, «что скажут люди», заставляет идти на ухищрения. Так, ребенок может жить с матерью под видом приемного. А иногда трудности кажутся и вовсе непреодолимыми.
Иллюстрация: Даня Берковский
Насиба. «Они не могли поверить, что отец убьет меня за такое»
Насибе (имя изменено) 23 года. В «Теплый дом на горе» девушка приехала из соседнего региона Северного Кавказа.
— До 15 лет я жила с бабушкой в селе, в родной республике. После третьего класса она забрала меня из школы и больше не разрешала учиться. Сейчас я ее ненавижу за это и за другое тоже. В 15 лет родители перевезли меня в Ростов-на-Дону, где жили сами. У них было две комнаты в общежитии семейного типа, в одной жили они, в другой — я. Я поняла, что я им не очень нужна.
Они устроили меня работать уборщицей, я же больше ничего не умела. В магазине, который я убирала, я научилась быть кассиром. Пару лет работала там. Соседом, чья дверь была следующая по коридору от моей, был парень из азиатской, постсоветской страны. Однажды он сказал: «Я тебя больше никому не дам в обиду». Мы заключили брак по исламским традициям — в мечети. Никому не сказали. Он пытался поговорить с моим отцом о том, что я ему нравлюсь, но тот его резко обрубил: «Даже не думай». Они бы не отдали меня за парня другой нации. А мы любили друг друга. Ну, я так думала.
Несколько лет он приходил ко мне каждую ночь, и никто не знал о нас. Потом его депортировали. Полгода мы созванивались, все было вроде хорошо. Через полгода я обнаружила, что беременна. Он сказал, что это не от него: уехал — и я сразу в положении. Не поверил мне и дал развод.
Отец был в длительной командировке, он так часто уезжал. Я носила просторные домашние национальные платья и, как могла, утягивала живот. Я немного полненькая, родители думали, я толстею просто. Когда у меня отошли воды, мать спросила: «Что с тобой?», ну я и выпалила: «Рожаю». Так она узнала. Картина была, конечно, та еще… До сих пор перед глазами стоит ее лицо. Она долго не могла поверить, что я не шучу, потом еще долго не вызывала скорую, так как в роддоме в этот день дежурила наша родственница. Потом все-таки вызвала. Я не жалею ни о чем. Хоть кто-то меня любил. Родителям я не была нужна никогда — это видно и по тому, как моя мать себя повела в этой ситуации. Ей нужно было только одно — чтобы позора не было.
Пока я была в родах, мама написала за меня отказ от ребенка. Акушерка сказала мне это сразу, как они унесли мою девочку в детское отделение. Я спрыгнула с родильного кресла и побежала по коридору с криком: «Отдайте моего ребенка!» — так перепугалась, что вижу ее последний раз. Бегу, кричу, кровь идет… Упала в обморок, потом сказали, что кровотечение долго не могли остановить, чуть не умерла.
После всего этого ко мне пришла психолог, и вот она-то мне и помогла — поговорила с моей мамой. Мама приходила и заставляла меня написать отказ, угрожала мне, говорила, что родня все узнает и меня точно убьют. Но моей маме сказали, будто для отказа нужно письменное согласие моего отца, и она не поняла, что это не так. И тогда мы придумали такой ход: я написала отцу письмо, что вышла замуж и уезжаю с мужем, и родственникам позвонила — и так же сказала. Сама же поехала в Махачкалу в «Теплый дом на горе». Это мне подсказали люди из такой же организации в Ростове. Там они никак не могли понять, почему я не могу взять ребенка и пойти с ним жить в свою комнату. Они не могли поверить, что я говорю правду, что отец меня сам убьет за такое.
Надеюсь, что здесь пробуду столько, сколько нужно, чтобы встать на ноги, буду снимать жилье, работать. Замуж больше не хочу, предательство и боль до сих пор со мной. Маме иногда звоню. Она никак не помогает, только настаивает, чтобы я немедленно выходила замуж и потом представила мужа и родившегося якобы от него ребенка всем родственникам и папе. Но я не хочу. Я сама буду, и пусть никто обо мне ничего не знает.
Теплый дом для матерей
Центр защиты материнства и детства «Теплый дом на горе» заработал в Махачкале в 2017 году на деньги президентского гранта. Его директор Евгения Величкина приехала в Дагестан из Воронежа, там она работала в похожей общественной организации и часто принимала звонки от жительниц Дагестана. А позже, уже в республике, убедилась, что проблем здесь действительно много.
Сегодня в «Теплом доме на горе» помогают женщинам с детьми — жертвам домашнего насилия, матерям, которым угрожает изъятие детей опекой из-за неблагополучных условий жизни, женщинам с незапланированной беременностью, намеренным оставить ребенка в роддоме или сделать аборт. В прошлом году центр повторно выиграл президентский грант — с проектом «Подпольная мама».
«Теплый дом на горе» арендует небольшое помещение под офис, где работает пункт раздачи одежды и продуктов, и двухкомнатную квартиру — в ней живут женщины, которым больше некуда пойти. Но чаще всего помощь, которую оказывает центр, — консультативная.
— Часто по телефону. Потому что на контакт — не в офисе, а хотя бы на нейтральной территории — мало кто идет, — поясняет Евгения. — Здесь женщины панически боятся огласки. И в том, что они рассказывают о себе, всегда есть хотя бы немного лжи. Они стараются приукрасить свои истории — мы уже привыкли к этому.
В центре стараются поговорить с родственниками женщины — часто ситуация открывается с новых сторон. А если найти взаимопонимание с родными не удается, женщина может получить убежище. Одновременно в приюте может жить до восьми женщин, если у каждой по одному ребенку. В «Теплом доме» они обычно проводят три месяца, выпускаясь с разным результатом.
— Некоторые мамы объединяются и дальше живут вместе, помогая друг другу смотреть за детьми и по очереди работая. Кто-то устраивается на работу, отдает детей в садик, снимает жилье, кто-то реализует материнский капитал и так решает жилищные проблемы, кто-то находит общий язык с родственниками и возвращается в семью, — поясняет Евгения.
За время работы в Дагестане она столкнулась с тем, что здесь женщины часто узнают о беременности на последних сроках.
— И очень часто прерывают беременность на сроках больше 20 недель — и даже на седьмом месяце. При этом стараются делать это подпольно, даже на дому, и платят большие деньги — лишь бы никто не знал.
Многие из них хотели бы родить ребенка, но им мешает страх. В таких случаях в «Теплом доме на горе» им помогают увидеть пути для сохранения беременности.
В рамках нового гранта здесь планируют делать выездные школы: вместе с волонтерами — врачами, психологами, юристами — проводить мероприятия при женских консультациях, консультируя женщин и рассказывая, куда они смогут обратиться за помощью, если она понадобится.
— Мы сейчас сотрудничаем по этой инициативе с Минздравом. Так мы надеемся приблизиться к нуждающимся в нашей помощи женщинам, чтобы о нас знали и могли нас найти.
Алиса. «Только близкие знают, что это мой сын»
Алисе (имя изменено) 45 лет. В «Теплый дом на горе» она обратилась за юридической помощью.
— В тридцать лет я развелась с мужем. Это было стрессом для всей нашей семьи, моим родителям было трудно принять то, что я вернулась к ним обратно в статусе разведенки. Детей у меня не было.
Так вышло, что я вступила в отношения с мужчиной вне брака и забеременела от него. Я видела в этом свой единственный шанс иметь ребенка, и хотя мой мужчина не поддержал меня в этом желании, я решила его оставить. Моя семья с трудом пережила известие о моем положении. Мама вплоть до дня родов настаивала, чтобы я отказалась от ребенка, чтобы прямо в роддоме оформили все так, будто я и не рожала вовсе. Конечно же, мы от всех все скрывали, но так как я не отказалась от сына, то близкие родственники тоже о нем узнали.
Почти год от нас не отставали, все, кто знал, приходили и требовали, чтобы я переписала ребенка на мою замужнюю двоюродную тетю. Таким образом, как они утверждали, было бы смыто грязное пятно, которое я поставила на репутации семьи. Я жила тогда с родителями и под диким давлением со всех сторон согласилась. Мы оформили все так, будто моей тете этого мальчика подбросили неизвестные люди. Он поступил как подброшенный в больницу, а оттуда она его усыновила полностью легально, через суд. Сразу после этого мой мальчик вернулся ко мне и с тех пор живет со мной. Родственники успокоились на этом решении, только близкие из них знают, что это мой сын, перед остальными вроде как племянник, который живет со мной, так как у меня нет своих детей. Отец ребенка иногда мне помогает и временами видится с ним.
Иллюстрация: Даня Берковский
Сыну уже 12 лет. Я теперь живу отдельно и дистанцировалась от родственников. Для окружающих мы мать и сын. Но когда приходится оформлять какие-то документы, выезжать за пределы Дагестана, ходить в школу, я вынуждена привлекать мою тетю, ведь по документам я никто. Сейчас я попросила тетю сделать опеку на меня. Но она отказывается. Не понятно почему. Может, боится потерять пособия, которые получает на него, я не знаю. Через суд это решить невозможно, не понеся ответственности самой. Мне сейчас очень важно, чтобы мой мальчик был моим и только моим. Вроде формальность, но я очень страдаю. Это жестоко — своего ребенка ты вынужден называть не своим, а многие даже отказываются от детей под такими вот «наездами», что были оказаны на меня.
Незащищенность и презрение
Кавказские женщины часто попадают в сложные ситуации из-за правовой безграмотности, считает юрист центра Светлана Пирбудагова. Она помогает женщинам разобраться с пособиями и регистрацией, составлять обращения в различные службы, рассказывает, какая помощь от государства положена им как матерям-одиночкам или многодетным матерям.
— Когда выслушиваешь их истории, становится просто страшно за них и жалко. Незащищенность женщин на Кавказе просто какая-то повальная, они даже боятся использовать саму возможность себя защитить и не рассказывают о своих проблемах до последнего. Непонятно, то ли люди здесь такие, то ли их так растят: ты женщина, забейся в угол и молчи. Придут в отчаянии за консультацией, получат четкий алгоритм действий, вроде даже обрадуются, а потом ничего не делают. Это именно местная история, тут особенно сильно это «что скажет родня, люди, если я начну отстаивать что-то свое».
В центре женщины получают только консультацию — для судебных дел они нанимают адвокатов.
Не менее важной оказывается психологическая помощь. Женщины, ставшие постоялицами дома, получают 10 консультаций психолога.
— Такие женщины обычно доверчивые, у них плохо сформированные или вообще не сформированные связи с родственниками, нет друзей. Они боятся не справиться с ситуацией самостоятельно, этот страх и загоняет их в подпольные варианты материнства, вплоть до юридического оформления детей на других женщин, — объясняет гештальт-терапевт Лариса Алиева.
Психолог работает с чувствами стыда, злости, обиды, разочарования, сожаления по поводу не сложившихся отношений, помогает женщинам разбираться со страхами и внутренними конфликтами и наметить план действий. Если это возможно, постоялицам помогают наладить отношения с родственниками, но при этом учат брать ответственность за свою жизнь на себя.
— Ситуация с подпольным материнством изменится, когда общество будет не осуждать и презирать, а стремиться понять, что привело человека в ту точку, где он есть, — говорит психолог. — Никто не хочет специально быть плохим.
