Женщины, которые свернули горы

Журналистка и писательница Евгения Волункова работала над книгой почти год. Истории получились разные — и трагичные, и духоподъемные. «ЭК» попросил автора рассказать, почему портреты неизвестных широкой публике женщин показались ей так важны и как они характеризуют Северный Кавказ.

Книжка, написанная ночью

— Женя, а зачем книга? Есть прекрасный и практически исчезающий жанр «лонгрид», разве его недостаточно?

— Во-первых, для многих людей старшего поколения бумажная книга — все еще самый главный источник информации, и моим героиням просто приятно будет держать ее в руках или подарить близким. Во-вторых, в интернете все быстро исчезает — сегодня ты на обложке сайта, а завтра статья спустилась вниз и затерялась, без специальных ссылок ее не найти. В-третьих, книга очень красивая, над иллюстрациями работали художники, и, на мой взгляд, они замечательно передали атмосферу и даже где-то сюжет.

Ну и, кроме того, Фонду имени Генриха Бёлля хотелось именно книгу.

— То есть изначально это была не ваша идея?

— Нет, написать ее мне предложила Ирина Костерина, координатор гендерной программы Фонда. Мы с ней как-то обсуждали свои поездки на Северный Кавказ, речь зашла о том, что там мы постоянно слышим о каких-то невероятных женщинах. И тогда родилась идея — найти их и рассказать их истории.

— Как вы выбирали героинь? И почему их 13?

— 13 — это просто случайное число. С самого начала мы планировали, что в книге будет 10−15 историй, но на цифре 13 я просто поняла, что очень устала. Мы объявили конкурс и выбирали героинь по заявкам. Просто спросили жителей Северного Кавказа, есть ли среди их знакомых женщина, которой они восхищаются. При этом было важно, чтобы это была совершенно обычная женщина — не чиновник, не «звезда». Выбор был сложный, потому что мы получили кучу заявок (с перевесом из Дагестана!). И хотелось, чтобы все героини были разные. Поэтому, например, из пятерых художниц мы выбрали одну — Патю Гусейнову, которая делает совершенно потрясающие вещи.

— А кроме географии что объединяет ваших героинь?

— Желание что-то делать для других людей. Там есть история бабушки Патимат, которая могла бы спокойно наслаждаться старостью в окружении семьи, а она решила строить дорогу в родном ауле. Или история Инны Айрапетян, которая столько потеряла в жизни, но при этом постоянно помогает другим людям.

— Как вы работали? Ваша книга писалась в локдаун.

— Я, как и все журналисты, предпочитаю беседовать с человеком лично. Но, к сожалению, начался ковид, а у любого проекта есть сроки, которые нельзя нарушать, поэтому пришлось работать на удаленке. То есть — телефон, Skype, WhatsApp. И не один звонок, а несколько — уточнить, перепроверить, пообщаться еще с тем родственником или c другой коллегой героини. И вас разделяет экран, не всегда можно уловить, как меняется настроение или интонация, а тебе надо, чтобы человек тебе всю жизнь пересказал, все тяжелые моменты еще раз вспомнил. Ну и, обычную «текучку» никто не отменял. Писала ночами, бывало, плакала от усталости. Но сейчас вот книга лежит, и я довольна. Хотя, конечно, думаю: могла бы лучше. И собираюсь еще раз поехать к бабушке Патимат, и она меня ждет. Мне обязательно надо пообщаться с нею лично, хотя она по-русски не говорит. Мне кажется, я еще не всю историю о ней собрала.

— А своего читателя вы себе представляете?

— Мне кажется, что читатель — женщина. Не думаю, что это будет интересно мужчинам. Хотя истории в книге — повод лишний раз задуматься, сколько женщине приходится пережить, прежде чем чего-то добиться. Но распространять книгу мы будем по организациям, которые занимаются женскими проблемами, постараемся, чтобы ее увидели и молодые активистки. Планируем открытые презентации на Кавказе.

Повесть с несчастливым концом

— Какая история для вас была самой тяжелой?

— История врача Айшат Магомедовой. Можно сказать, с нее все и началось. Я узнала об Айшат Шуайбовне, когда попала на конференцию ее памяти. Слушала, что о ней рассказывают, и думала: вот в одно время со мной, в одной стране жила совершенно великая женщина, а я о ней ничего не знаю! И мне очень захотелось рассказать историю этого потрясающего человека, и когда мы с Ириной обдумывали книгу, то я уже знала, что напишу об Айшат Шуайбовне.

— О ней ведь много писали в свое время. Вся история: как она организовала бесплатную больницу для женщин и как у нее отнимали это здание — все задокументировано.

— Я прочитала все, что нашла. Но мне показалось, что в истории чего-то недостает. У меня сложилось такое представление, что я должна воссоздать ее образ полностью. Мне были важны все детали: как она одевалась и какие у нее были украшения, какой ее помнят родные и друзья и как с нуля создавалась благотворительная больница. Я общалась с теми, кто ее знал лично: с пациентами, с односельчанами из Годобери и соседних аулов; просто спрашивала у людей, знают ли они, кто она. И почти всегда меня за руку отводили к тем, кто с нею был знаком, кто лечился у нее. Для меня это была тяжелая и долгая работа. И опасная: было много агрессии со стороны тех, кто в конце концов разрушил дело ее жизни.

— Вам угрожали?

— Вся история Айшат Магомедовой и ее клиники — она очень большая. Я бы хотела увидеть ее в кино. И мне было важно посмотреть на то место, которое она построила своими руками. Знаете, там ничего нет. Там руины. Я перелезла через забор и просто бродила по этим развалинам. Под слоем камней, пыли и штукатурки валяются истории болезней настоящих людей. Чем болела, когда вышла замуж, сколько детей. Это производит мощное впечатление — я стояла и плакала. Я не могла понять, почему и за что погубили такую прекрасную жизнь?

А когда я вышла оттуда — появились агрессивные люди, и было немного не по себе.

— Когда вы только приступали к работе, вам не было страшно? Что вы не справитесь, что не поймете чего-то важного?

— Мне было страшно. Что я чего-то не пойму и опишу ошибочно, ведь нельзя сказать, что я знаю Кавказ. Но самое страшное — что я могу навредить этим женщинам. Постоянно спрашивала у них, можно ли публиковать тот или иной эпизод из жизни.

С Мадиной Магомадовой, которая ищет пропавших людей, я обсуждала каждый абзац: у нее очень сложная жизнь, ее много раз забирали на допросы. Я поначалу ее саму побаивалась: у нее такой тяжелый взгляд. И она молчаливая. Просто смотрит, и глаза как будто тебя съедают. Когда я услышала всю историю, то сказала ей: понимаю, почему у вас такие глаза.

Правила честного журналиста

— Женя, вот название такое парадное слегка — «13 удивительных женщин Северного Кавказа».

— Знаете, я устала от непарадных картин Северного Кавказа. Все, что сейчас пишут о Северном Кавказе, — это сплошная чернуха. Мы же просто хотели рассказать духоподъемные истории о женщинах. И они действительно удивительные.

— Вы написали книгу «Подтексты», в которой попытались объяснить, что такое социальная журналистика. Как думаете, чего следует избегать журналисту, который пишет о Северном Кавказе?

— Писать о частном явлении как о чем-то глобальном. Иначе выходит, что на Кавказе все дети после развода достаются отцу, повсеместно принято женское обрезание и что женщине не дают получить высшее образование.

Мои первые репортажи с Кавказа были о женщинах, которые не могут вернуть себе детей. Да, в некоторых регионах такая проблема существует, но я все равно рассказываю об этом как о частных случаях, потому что я видела и одиноких матерей с детьми.

Женское обрезание существует не во всех кавказских регионах, и даже не во всех районах в этих республиках.

И конечно, я знаю женщин, родители которых поддержали их стремление получить образование. Не всегда это полная поддержка — одну мою героиню не отпустили в другой город учиться на авиаконструктора, она училась в родном городе, но вот другая героиня книги, бабушка Фердовс, поддержала свою внучку во всем, и теперь Талифа Аушева работает в IT.

Нельзя все и всегда валить в одну кучу.

И ловить хайп на этом тоже недопустимо.

Что, к сожалению, не спасет от комментариев в стиле «Дикари!» почти под каждой публикацией о Северном Кавказе.

— На это вам могут сказать, что истории со счастливым концом мало интересуют читателя.

— Я по работе все время узнаю страшные истории из жизни женщин, и это не только кавказские женщины. Но мне кажется важным разделять белое и черное, оттенки важны. Ну вот надо просто честно и хорошо работать, хотя я прекрасно понимаю, как пафосно это звучит, и вот вы улыбаетесь. Но это единственная возможность работать, не теряя интереса и не выгорая.

Возвращение в Грозный

— Вы много пишете о Кавказе. Когда вы впервые поехали туда как журналист — это было «возвращение домой» или просто работа в новом интересном месте?

— Я пишу не только о Кавказе, я вообще очень люблю нашу страну и стараюсь выезжать в разные регионы. Сибирь очень люблю. А в Грозный я первый раз попала по заданию редакции. Нужно было написать об организации, которая помогает женщинам в Чечне, и мне сказали: «Ну ты же оттуда, вот и поезжай!» И я поехала. Не без некоторых опасений, надо сказать.

Конечно, у меня не было ощущения «возвращения домой»: мне было шесть лет, когда моя семья уехала из Грозного, и я выросла в Карелии. Я знала, что моего дома уже нет: много лет назад мой папа смотрел какую-то передачу по телевизору и увидел наш полуразрушенный дом. Я даже не помнила название улицы — только то, что совсем рядом был кирпичный завод, на котором работали мои родители. Но я помню, что в нашем дворе росло мое любимое ореховое дерево. И мне очень хотелось на него посмотреть. Я нашла улицу и долго стояла около роскошного дворца, который вырос вместо дома моего детства, не решаясь постучать в калитку. В конце концов, вышел какой-то мужчина из соседнего дома и, узнав мою фамилию, сказал: «Ты — маленькая Женька!» И я заплакала.

Оказалось, что он помнит всю нашу семью. Потом подошел еще один сосед, они позвонили моему папе, и для меня все это оказалось довольно сильным эмоциональным потрясением.

А дерево мое спилили буквально за пару месяцев до моего приезда. Было ужасно обидно. Может, если бы мой орех был жив, я набралась бы смелости постучать к незнакомым людям в дверь и попросить разрешения посмотреть на него.

А вот валун у ворот, на котором я когда-то играла в куклы, там так и лежит.

— Вы говорите, что ехали впервые не без некоторых опасений. А в чем они состояли?

— Меня предупредили, как надо себя вести и как одеваться, не нужно демонстрировать фотоаппарат, не следует фотографировать людей без разрешения, так что было такое напряжение внутреннее. Но люди, с которыми я знакомилась, были абсолютно потрясающие. И когда я говорила, что росла в Грозном, я чувствовала, что они относятся ко мне с большим доверием, что ли.

Потом были другие поездки. В Ингушетию, в Осетию, в приграничное село, в котором мирно живут люди разных национальностей. Мне хотелось об этом написать, и я просто приехала и бродила по селу, где никого не знала. И очень быстро оказалась в гостях у грузинской семьи и жила в ней все время, пока работала над своей статьей.

Конечно, мы все знаем этот штамп «кавказское гостеприимство». Но одно дело — знать, и совсем другое — почувствовать это на себе: меня потрясло, как ко мне отнеслись совершенно незнакомые люди. И такое у меня случалось почти в каждой поездке.

— Думаю, что вашу книжку можно будет открыть через 20 лет и понять, о каком регионе речь, и мне хочется добавить «увы». Скажите, за пять лет вашей работы в регионе как поменялась область «права женщины»?

— Многие благотворительные организации закрылись, кого-то напугали, и работа уже не такая активная. И свободы меньше. Люди тоже стараются помогать, но тихо, а когда помощь тихая, ее и найти сложнее. Но она есть. Просто ушла в соцсети.