В городе

Сложно спать, когда с утра твоя жизнь полностью меняется. Я лежу на кровати и думаю о том, что теперь буду жить в большом городе, в котором почти никого не знаю и все говорят на непонятном мне русском языке. Через несколько дней я пойду в третий класс новой школы, и в ней не будет никого из моих немногочисленных подруг.

Я еду в город из Чох-Коммуны с прабабкой Херосей и мамой на жигулях дяди Басира. Дядя Басир — друг моего дедушки Хусена. Он живет в Махачкале, но часто проводит время в Чох-Коммуне — строит дом. В селе говорят, что это будет необыкновенный дом, его соберут из готовых частей за несколько дней, и мне немного жаль, что я этого не увижу.

Город встречает недружелюбно. Во дворе смеются над моими попытками говорить по-русски и приходится много драться. Если считываю высокомерный взгляд, могу оттаскать за волосы или ударить. В селе я никогда не отстаивала свои интересы, с этим справлялась бабушка, а здесь я всегда готова к нападению и готова напасть сама. Мама идет с работы и видит дочку с высохшим саженцем в руках, гоняющую по двору девочку на шесть лет старше. Я бегу и кричу по-аварски: «Пусть Аллах сожжет тебя в адском пламени, уличный щенок!»

Размеренная жизнь нашей семьи после приезда стала разнообразнее. Я раскурочила косметику старшей сестры Айшат, припрятанную в коробке под ванной. Нанесла на лицо голубые тени с перламутром и пошла школу. Из старшей школы вызвали сестру, и меня с позором отправили в туалет смывать красоту. Пошла в школу в папиной старой норковой шапке и потеряла ее. Дома от мамы влетело за то, что без спроса надела шапку, а сестра с удивлением спросила: «Ты добровольно пошла в ней в школу?»

Кроме шапки я потеряла золотые серьги с рубинами. Это были вторые потерянные серьги в моей короткой жизни. Первые были закопаны мной в овраге Чох-Коммуны за три года до этого в надежде, что через сотни лет кто-то их откопает и обрадуется. Версию, что в этот раз я уснула в серьгах, а проснулась без них, в расчет не приняли, хотя на самом деле так и было. Пришлось придумать, что в магазине ко мне подошла незнакомая взрослая девочка и предложила поменяться на шоколадку — в это дома поверили сразу. Через полтора года — при переезде — я нашла одну серьгу внутри плинтуса за кроватью.

У меня было две пары панталон, которые Херося заставляла меня надевать в Коммуне в прохладную погоду. Старшая сестра Айшат долго над ними смеялась и сказала, что если продать их клоунам в цирке, за каждые можно получить не меньше ста рублей. Потом в Махачкалу приехал цирк, и я, вынашивая план их продажи, думала, что на вырученные деньги буду целыми днями кататься в парке на каруселях и есть мороженое «Пломбир». Пока я собиралась в цирк с коммерческим предложением, он уехал в другой город.

Мороженое было одним из самых приятных открытий в городе. В сельмаге его не продавали, и мне показалось, что это самое вкусное, что я ела в своей жизни. Пломбир стоил 20 копеек, сливочное в стаканчике — 11 копеек, ненавидимый щербет 9 копеек. Когда меня в первый раз отправили одну за мороженым, я от жадности купила щербет — на рубль 11 штук. И поняла, что мороженое тоже может быть несъедобным.

Больше всех досталось Айшат: ей приходилось делать со мной уроки и по воскресеньям водить в кинотеатр «Россия». Однажды после фильма «Пацаны» у Айшат случилась истерика. В моменте, где героиня Ольги Машной заходит голая в воду, я начала громко смеяться вместе с гопотой из зала. Айшат было стыдно, и она пыталась делать вид, что я не с ней.

В журнале «Крокодил» на последней странице был кроссворд, который Айшат любила разгадывать. Когда пришел очередной номер, я заполнила весь кроссворд. Некоторые клетки пришлось закрасить, некоторые — дорисовать, но с кроссвордом я справилась и была очень собой довольна. Айшат кричала на меня на всю пятиэтажку: «Что, редьки не слаще арбуз, да?!» Херося замахивалась своей тростью на Айшат и желала ей, чтобы в нее прилетели топоры, а сама она немедленно сгорела в адском пламени за то, что издевается над ребенком, я рыдала на весь дом от обиды. В общем, до августа восемьдесят третьего года в квартире № 43 обитала спокойная интеллигентная семья, в жизнь которой мы с Херосей внесли коммунарские страсти.

В школе было тяжелее: я плохо понимала язык, ни с кем не дружила и училась на двойки. Учительница Сима Мамедовна предложила оставить меня на второй год, тем более что я была немного младше одноклассников, но папе предложение не понравилось.

— В нашем роду тупых не было! — сказал он, и я продолжила получать двойки.

В школе меня удивляло все. Например, уроки труда, на которых мы все вышивали, и мальчики тоже. Лучшая вышивка получалась у рыжеволосого Альберта, у него была черная ткань с нарисованными белой линией цветами, и он очень красиво заполнял их гладью. В Чох-Коммуне ни один мальчик не согласился бы вышивать, там считалось, что женское занятие может уронить мальчиково-мужскую честь. Еще удивлял урок бальных танцев — мы танцевали вальс, мазурку и полонез. Наши сельские мальчики и девочки никогда не стали бы такое танцевать и обсмеяли бы, если бы увидели. Я была рада, что они не могут застать меня за этим постыдным занятием, хотя танцевать мне нравилось.

Городские дети казались более избалованными и свободными. Здесь можно было на переменах носиться друг за другом перед учителями и даже заносить в школу снежки и кидаться ими друг в друга. В один из таких снежных дней Джалиев Мага бежал за мной по коридору со снежком, а я пыталась забежать в женский туалет. Перед туалетом в этот день проходило немало снежных битв, и, поскользнувшись в двух метрах от двери, я сломала руку. Сима Мамедовна отвезла меня в больницу, где мне наложили гипс, и я целую вечность не ходила в школу. В гости пришли одноклассницы, чтобы проведать и посочувствовать, и оказалось, что у меня есть подруги. До этого дня я делила весь класс на себя и всех остальных.

Мой первый и последний в жизни новогодний утренник тоже был в третьем классе, в селе их почему-то не проводили. Сима Мамедовна сказала, что детям, которые придут в карнавальных костюмах, Дед Мороз приготовил дополнительные подарки. Костюма у меня не было, а эксклюзивный подарок очень хотелось. В этот день я надела бежевые спортивки и белую блузку сестры, на шею привязала ее же пышный, вязанный крючком белый воротник от школьной формы, на голову надела колпак из настенного календаря с красивой девушкой и пририсовала себе черным фломастером слезы — костюм Пьеро был готов. Я немножко нервничала из-за колпака, вернее календаря, потому что видела, с каким скандалом Айшат отвоевала себе право повесить его на стену, но костюм требовал жертвоприношений. Утренник удался, хотя у Деда Мороза-старшеклассника все время отваливалась борода и из-под шубы виднелись модные кроссовки. Я получила сладкий подарок и приз — пупсика — за то, что сама сделала костюм, и довольная вернулась домой. Дома меня ожидала расплата за самостоятельность, календарь и все остальное. Мама очень расстроилась и сказала, что после моего утренника ей стыдно заходить в школу, потому что люди о ней теперь плохо подумают: даже мать-алкоголичка не отправила бы ребенка в таком виде на утренник.

Однажды я получила свою первую пятерку в городской школе — по музыке. Не то чтобы я хорошо пела, пятерки получил весь класс. Домой я пришла в очень хорошем настроении и с порога похвасталась оценкой. Папа сразу спросил:

— А по математике и русскому языку что?

— Двойки.

— С такими оценками ты еще и поешь? — удивился папа.

Через несколько дней в гости пришли родственники, и Херося похвасталась, что с учебой в школе у меня все наладилось и я начала получать пятерки.

Русский язык я выучила быстро и через два месяца после приезда по телефону надменно сказала папиной сестре Батине, что я «плохо помню аварский язык и со мной надо теперь говорить по-русски». После этого случая Айшат называла меня Танькой Лариной и цитировала Пушкина на свой лад: «Она аварский плохо знала, журналов наших не читала и выражалася с трудом на языке своем родном!»

Я училась в третью смену и каждое утро выходила из дома за несколько часов до уроков. Время я проводила в школьной библиотеке — за полгода перечитала там все сказки про принцесс. В 39-й школе была красивая и хорошая библиотекарша: у нее были тонкие ногти, крашенные вишневым лаком, и темные волосы до пояса. Она всегда улыбалась и разговаривала со мной, а я думала, что если бы она была блондинкой, то могла бы быть принцессой. Мне тогда казалось, что все принцессы должны быть блондинками.

В середине марта Сима Мамедовна вывела нас на улицу и дала задание описать то, что мы видим вокруг, за лучшее описание она обещала призы. Я написала, что долго смотрела на небо и увидела вместо неба море, вместо птиц — разные корабли, а потом даже почувствовала запах моря. Симе Мамедовне мое сочинение почему-то понравилось, и она дала первое место мне и нашей отличнице Свете Дерябкиной и еще распределила несколько вторых мест. Призы были достойные: за первое место можно было не ходить в школу два дня, за второе место — один. Когда я пришла домой и сообщила, что написала самое лучшее сочинение в классе и поэтому могу два дня не ходить в школу, родители мою радость не разделили. Мама даже плакала из-за того, что дочь растет не только двоечницей, но и врушкой, а вечером надо мной учинили небольшой семейный суд. Только Херося была уверена, что я могла лучше всех в классе написать сочинение и выиграть два прогула. В результате справедливость восторжествовала и мне позволили воспользоваться выигрышем.

Наш класс принимали в пионеры в День пионерии и всех вместе. Сима Мамедовна считала, что неправильно делить детей на лучших и худших. Еще за месяц у нас провели классный час, на котором обсуждали каждого ученика, и любой из нас мог сказать, достоин одноклассник стать пионером или пока не очень. Я не была уверена, что со своими оценками и разбитым в этот день горшком с цветком буду достойной пионеркой, и, когда очередь дошла до меня, залезла под парту, закрыла глаза и уши и заявила, что не вылезу оттуда, пока меня не обсудят.

В пионеры нас принимали в очень хороший день в парке Победы. Ярко светило солнце, мы дали пионерскую клятву, спели «Взвейтесь кострами, синие ночи», поели в классе пирожные и выпили лимонад. Я шла домой счастливая, гордая собой, и в этот момент мне показалось, первый раз почти за год, что я полюбила Махачкалу. Впереди были каникулы, рядом в парке — карусели, в магазине — мороженое, на груди — красный галстук, и мне удалось не остаться на второй год — это ли не счастье?