Узник Джилы-Су

Охотники за чудом

В небольшом пруду плечом к плечу стояли люди. Между ними всплывали и лопались пузыри. Чуть поодаль среди рыжих камней копошились два бородатых дагестанца — в тюбетейках, но без штанов. Они старательно мазали колени «ржавчиной». Женщина в соломенной шляпке мыла глаза водой из шланга, перекинутого через реку. А над людьми — ирреальный, словно пришедший с другой планеты, — возвышался северный склон Эльбруса. Где-то там, невидимый снизу, раскинулся лагерь на поляне Эммануэля, с которого альпинисты отправляются на восхождения. Дорогу к нему давно разрушил камнепад. Теперь оттуда в урочище Джилы-Су, на чьи минеральные источники каждый год устремляются тысячи страждущих, ведет узкая тропинка, заканчивающаяся опасно покосившимся мостом. По нему к родникам спускался неприметный востроносый человек в красном комбинезоне. Вдруг к нему привязался сперва один больной, затем другой, и вот уже целая толпа с пластиковыми бутылками в руках жадно задавала вопросы.

— Словно Иисус среди учеников, — удивился заезжий иностранец.

Человек сносил всеобщее внимание без смущения, но и без радости.

— Десять дней на источниках для здорового человека достаточно, — тихо объяснял он. — Если же проблемы серьезные, нужны хотя бы 23 дня. Чтобы кровь поменялась. Даже внизу она обновляется каждые четыре недели. Здесь же дело не только в воде. Высота, нарзан, диета, физические нагрузки и погода — все работает вместе.

Толпа немного расступается и почти дает человеку уйти. Но уже через пару десятков шагов дюжий, пышущий жизненной силой больной распахивает медвежьи объятия и восторженно кричит друзьям:

— Ба, поглядите! Сам Аркадий Давыдов! Пришел сюда умирать в 95-м. Ему 57 лет уже. До сих пор никак коньки не отбросит.

Покорного «умирающего» затаскивают в дом, вручают половину арбуза и заставляют рассказывать о себе. Выковыривая сладкую мякоть ложкой, тот начинает долгую повесть.

— Родился я в Тюмени. Маленьким любил неделями гулять по лесу. Отец с матерью переживали. Перед школой ушел в тайгу месяца на четыре. Тогда родители решили не искушать судьбу и увезли меня на Кавказ. Учиться я начал уже здесь. До службы в армии танцевал в ансамбле песни и пляски в Светлограде. Потом призвали, и попал на войну. Никаких прошений не писал. На пересыльном пункте в Ставрополе собрали команду, погрузили в эшелоны и отправили в Среднюю Азию. Сказали: «Служить будете за границей». Пять месяцев тренировали, а потом посадили в самолет до Кабула.

Я в пассажирском кресле сразу задремал. Проснулся, когда трясти начало. Спрашиваю соседа: «Мы взлетаем?» А он: «Глянь вокруг, уже прилетели». Выходим. Пять утра, кругом горы. Непереносимая жара, духота, жажда. Воды не хватало, ходили пить по команде.

Я был командиром подразделения, отдавал приказы и сам стрелял. Автоматический гранатомет, зона поражения до полутора километров. Гранаты кладет в шахматном порядке. Группа идет, накрыли ее, и все. Что дальше? Не подходил, не знаю. Да, жестко. Но во время перестрелки получается так — или мы, или они. Остается лишь идти до конца.

Случалось и в засады попадать. Обычно потери были с обеих сторон, но выходили с честью. Нас афганцы до сих пор уважают. Мы не просто сидели на базе, а патрулировали, общались с мирными жителями. Переводчиками работали таджики, у них языки похожи. Но там жили и узбеки, и киргизы, которые ушли от Советской власти за кордон. Некоторые наши солдаты из Средней Азии встречали людей из собственного рода.

Пошел служить я в двадцать лет, вернулся в двадцать два. А в тридцать четыре года это все со мной и случилось…

Билет в один конец

Аркадий возвращается в альплагерь лишь к обеду. На стене столовой висит картина — самолет с огромной свастикой на фюзеляже под сенью двуглавого Эльбруса. Рядом — немецкий офицер и автоматчик, а перед ними — бритые наголо буддисты в шафрановых хламидах. Эту легенду здесь знают все. Якобы гитлеровская оккультная организация «Аненербе» привезла на гору тибетских лам, которых здесь же, на пике Калицкого, и умертвили. До сих пор просторная поляна по дороге к штурмовому лагерю называется Немецким аэродромом. Толстый повар, поразительно похожий на кота, разносит еду группе эзотериков, приехавших чистить чакры.

— Это все сказки. Версия для народа, — изрекает массивный гуру, сидящий прямо под картиной. — Немцы не нашли настоящих лам. Они набрали обычных монахов. Если бы Гитлер отыскал истинных посвященных, он бы не проиграл войну. Кстати, руководил обрядом офицер-кабардинец.

— Мы об этом можем только гадать, — осторожно отвечает Аркадий, которого эзотерики горы давно считают своим. — Данные разведки говорят лишь о том, что в 1942 году немцы здесь приземлялись. Но зачем — доподлинно неизвестно.

— Во всяком случае, энергетика тут мощная, — резюмирует гуру. — Думаю, военные убили монахов не потому, что те не справились с заданием. Это было жертвоприношение, чтобы через их страдания отыскать дорогу в Шамбалу.

Гуру допивает чай и уходит вместе со свитой последовательниц. Скамейку занимают голодные иностранцы. Но Аркадий не торопится. Шума машин не слышно, а значит, работы пока нет. Он — инспектор национального парка. В сезон собирает плату с приезжающих, живет здесь же, в маленьком домике. Повар ставит плошку супа перед взлохмаченным швейцарцем, который через переводчика просит местную знаменитость рассказать о его болезни. Тот сначала отказывается — тяжело в который раз вспоминать страшный диагноз, но в конце концов уступает.

— Из армии я вернулся спортсменом, здоровым. Но вскоре начались болезни. В 1995 году лежал в госпитале для ветеранов войны. Вдруг температура подскочила до сорока. Две недели не падала. Потом стало легче, но обнаружил, что руки прижать к телу не могу. Спрашивали: «Накачался, что ли?» А мне просто было больно. Врач проверил — и под мышками, под челюстями, под ключицами нащупал увеличенные лимфоузлы. Сделали биопсию. Через десять дней сказали: все в порядке, анализ хороший.

Смертельные диагнозы говорят не больному, а родственникам. Но у меня их не было, а потому больничную карту выдали мне. Открыл и увидел результаты биопсии: «лимфоузел — гистиоцитоз». А рядом — диагноз: лимфогранулематоз. Рак лимфы. Метастазы пошли по всему организму.

Комиссовался, дали инвалидность. В мае решил — пора уходить. Не желал быть обузой. Тогда и вспомнил рассказы об урочище Джилы-Су — высокогорные нарзаны, рядом Эльбрус, малолюдно, а я как раз хотел в одиночестве собраться с мыслями.

Билет взял в один конец, возвращаться не собирался. В пути почти не ел. Раз в сутки, что в руках поместится. Запивал кружкой чая без сахара. Каждый подъем давался с трудом. Иногда в день проходил всего три километра. Шел около месяца. Ночевал в летних кошах скотоводов. Многие были еще свободны, но иногда попадались люди. Накрывали на стол, угощали, а я им: «Это — ваша еда, мне такая не подходит». Они удивлялись: «Как же ты ходишь, если не ешь?» Я отвечал: «Потихоньку».

Дорог здесь не было, одни направления. Из транспорта — только ГАЗ-66 два раза в месяц, возивший смены пастухов. Сперва я его встретил в районе Долины нарзанов. Водитель предлагал: «Садись, поехали с нами. Полдня — и будешь на месте». Но я решил идти пешком. Через две недели он опять мимо проезжал. «Еще идешь?» — «Да, иду». Месяц спустя увиделись уже на источниках Джилы-Су. Пастухи туда спустились принять ванны.

Хозяин медной горы

Через реку от лагеря темнеют кошары пастухов. Блеют бараны в загоне. В баклагах зреет айран. Здесь об Аркадии думают иначе.

— Я тут 15 лет работаю чабаном, — тычет себя в грудь загорелый балкарец. — Ничего особенного в местной воде нет. Разве что купаться в ней приятно. Люди верят в исцеление — вера им и помогает. А что басни рассказывают — Аркаша, Маркаша — все это вранье. Когда я только сюда пришел, он газовые баллоны наверх таскал. Возьмется больной человек за такую работу? Когда я хвораю, даже барашку не могу поймать! А он грузы поднимал, деньги зарабатывал. Многие здесь живут, и никто его басням не верит.

Солидарны с пастухами и врачи.

— Минеральная вода не исцеляет опухоли, — категорична онколог Светлана Горбатых. — Случаи самоисцеления описаны, но крайне редки. Думаю, это был ошибочный диагноз. Сейчас ставят под сомнение даже заключения московских экспертов десятилетней давности. А тут — двадцать с лишним лет назад, южный госпиталь… Иногда вирус вроде герпеса вызывает системное воспаление лимфоузлов — лимфаденопатию. Описанные симптомы укладываются в эту картину.

Одно несомненно: пока врачи разводят руками, чабаны смеются, а эзотерики твердят про целебные энергетические каналы, Аркадий Давыдов тихо и неприметно обходит гостей Эльбруса. Нацепив на нос непрозрачные очки со множеством дырочек, он выписывает входные билеты и собирает мятые сотки.

— Коньяка пять капель? А хреновухи пригубить? — уговаривают туристы. Аркадий вежливо качает головой:

— Мне алкоголь противопоказан.

Но все же садится за стол и, попивая чай, в сотый раз отвечает на одинаковые вопросы.

— Живу я возле Пятигорска, но здесь провожу весь теплый сезон. С мая по вторую половину октября. Так с самого начала повелось. 22 года назад я еле живой дошел до источников Джилы-Су и отхлебнул минеральной воды. С одного стакана стало плохо, поднялась температура. На базу меня отвели под руки. Дня три отлеживался… Какой-то врач сказал, что это запустился механизм сопротивления и начал бороться с моей проблемой. С тех пор я каждый день подходил набрать кружку. Понимал, что выпью — и буду мучиться. Но заставлял себя. Через полтора месяца почувствовал облегчение. Оставался здесь, пока не стал мерзнуть. Когда выпал первый снег, собрался и ушел домой. С тех пор так и хожу — вверх, вниз… Весной сюда, осенью назад.

— А на Эльбрус поднимался? — не унимаются путешественники.

— Где-то 70 восхождений, — безмятежно говорит Аркадий. И поясняет в ответ на изумленные возгласы: — Не так уж много за 20 лет. Первый раз шел от штурмового лагеря семь с половиной часов. Потом — пять. В 2006 году снова заболел, ноги отказали. Выздоровел, но былую форму не вернул. Теперь иду наверх часов десять, как все.

— Ну просто хозяин медной горы! — руководитель группы сам смеется своей шутке. — Недавно спросил у знакомого: «Что для тебя восхождение на Эльбрус?» Тот ответил: «Это как заработать миллион долларов». Миллион-то он заработал задолго до горы. А что Эльбрус для тебя, Аркаша? Что тебя тянет на вершину?

Седой ветеран снимает черные очки и улыбается чуть застенчиво.

— Побыть на высоте, поймать эйфорию. Бывает, люди там рыдают. Подходишь: «Тебе плохо?» — «Нет, хорошо!» На Эльбрусе организм заводится. Барахлящий внизу орган на высоте запускается вновь. А еще эта гора — самая главная проверка. Если поднялся на вершину, готов кричать и плакать, стало быть, есть еще силы двигаться по жизни. Когда не сумею — буду ходить рядом, смотреть на нее. Но пока я чувствую себя прекрасно. На маршруте иду наравне с молодыми. Болезнь осталась позади. Про мое исцеление много предположений. Кто прав, судить не берусь. Я продолжаю жить, и этого достаточно.