Зеленые помидоры Эльмины
(c петрушкой и чесноком)

Они сейчас лежат себе на рынке. Если оптом, то по 50 рублей, если так — по 100.

Разные. Я «сливки» не люблю никакие — ни красные летние, ни зеленые ноябрьские. Они сухие, пластмассовые. А вот круглые зеленые томаты, чтобы разнообразить скучный зимний ужин, — самое то.

А ведь мы их не ели раньше. В голову не приходило такое — незрелые есть. Вот абрики — да. В июне уже прямо терпения нет никакого, дожидаться пока абрикосы созреют. Срываешь зеленый — и весь рот наполняется кислотой! И такое — ух!

Меня Ленка научила. С ее подачи я ела все! Даже сирень. Такая примета: найдешь пятицветочник сирени — быстро жуй, успей загадать желание. Что уже мы так загадывали? Красную юбку из шотландки? Кубик Рубика?

А помидоры — нет, не считались зеленые едой. Разве что руки почистить, черные после дачной работы.

Пока не поселилась рядом Эльмина.

Строгая, хотя всего тридцать лет. Лицо неулыбчивое, платья все в пол, темные, с высоким воротничком, волосы забраны в густой пучок. На «Мину» и «Элю» не отзывалась. На свекровин оклик: «Жялин!» («невестка». — Авт.) — тоже. Только «Эльмина», хотя вот имя такое, поди запомни. Свекровь губы поджимала, но молчала: Эльмину нашла сама, аж в Хасавюрт поехала за ней. Дочки ругались: зачем, мол, мама, что, в городе невест нет?

Ну, невест. Брак у сына был не первый. С трудом женили в тридцать на двадцатилетней девчонке. Недобрая была, рыжая, в конопушках. На свадьбе хохотала, требовала себе пива, на жениха не смотрела. Никому не нравилась, да старший зять посоветовал. Начальника моего, мол, дочь. Хорошая партия.

Улица хихикала: с чего вдруг в 20 лет ей за такого странного выходить? Жениха мы звали просто «Дядька» — бывают такие мужчины, которые всегда старые, даже смолоду. Рыжая два месяца в доме свекров и прожила. Ни веник в руки не взяла, ни поварешку. Сидела в маленькой комнате, ногти свои пилила. К чаю выплывала в розовом коротком халате с мехом и тапочках с помпоном. И вообще оживлялась, только когда дядькин племянник приходил — студент пятого курса. А однажды его друзья в комнату завалили — скользнула змеей на подоконник и так все три часа и просидела.

Как она развелась — никто не помнил. Просто исчезла. Дядькина сестра мужу-советчику настучала по голове: все подарки свадебные рыжая унесла, даже рубашки и носки мужские. Дядька как жил при матери, так и остался. И так десять лет. А потом мать поехала в Хасавюрт и высмотрела там Эльмину.

Дочерям сказала: «Сирота, не обижайте!» Дочери закатили глаза, но по очередному кольцу новой невестке приготовили и комнату отремонтировали. Все ту же, где первая обитала. Новые обои, новая люстра для новой жены брата.

А чего вы фыркаете? Это вам не сейчас! Это 80-е, обои с люстрой так просто в магазине не лежали! Да и колец было поменьше в продаже.

Эту свадьбу я уже помнила. Ноябрь был. Наш грозненский ноябрь — это дождь и жирная грязища. Подъехала к дому старая «Волга», оттуда вышла невеста. Платье — как из бантиков детских пошитое, на голове венок украинский и фата газовая. И ногой в белой туфле — шмяк в грязь.

Соседки шептались: не сироту брала бы Самера, так ковер бы под ноги невестке кинула. Рыжей вон постелила — самый лучший, что в зале висит на стене. Самере соседкины претензии, конечно, тут же передали. «Кидала, а толку?» — огрызнулась в ответ.

А Эльмина села в комнате на стул и так просидела всю свадьбу.

Танцевать не вышла.

Жить ушли в новую однушку на соседней улице, благо Дядьке его трест выделил.

Свекровь вздохнула с облегчением — свежая невестка была сделана изо льда и снега.

Ни посмеяться, ни компанию поддержать. На семейных праздниках сидела ровно, держала спину, молчала. И вот еще: готовила как попало. Дядька после работы шел ужинать к матери, а ведь думаешь, что младшую дочь берешь. Седьмая в семье не просто так, должна все уметь!

Потом потихоньку разузналась улицей эльминина биография. Были у Эльмины сестры — Эльмира, Эльвира, Эльвида, Эльвина, Эльсина — и брат Эльнур. И маму их звали Элла. Но не совсем Элла, а переделанная из какого-то сложного горского имени Элла. И жила себе эта мама как хотела. Как в песне Вероники Долиной: «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей от всех, кого любила, — всех видов и мастей». И это была правда, потому что Эльмира, например, была с виду совсем мулатка, а Эльнура всегда принимали за своего ногайцы.

То есть мама Элла все время выходила замуж, а детей растили ее папа с мамой, у которых была еще куча других детей тоже на букву «Э». Но самих их звали почему-то совсем не Эльфред и Эльсвита, как в моей книжке про Уэссекских королей, а прозаически: Магомед и Барият. И на момент замужества Эльмины мама ее была вполне живая, потому неясно было, с чего Дядькина жена вдруг «сирота»?

Но детям тогда не разрешалось задавать вопросы, выходящие за пределы учебы и домашних обязанностей, поэтому я промолчала.

Эльмина работала портнихой на дому, родила сына и дочку. А потом умер Дядька. Не проснулся утром. Пока неутешные сестры и мать голосили в комнате, вдова накрывала на стол соседкам.

Ледяное лицо было, сказала соседка Зухра.

Но помидоры вкусные, сказала соседка Маруся.

Фирменное блюдо Эльмины — соленые зеленые помидоры с петрушкой и чесноком.

Еще был торт «Наполеон», но он был никакой, хотя как можно испортить еду, в которой есть сахар и заварной крем?

Квартиру Эльмина сдала и переехала к свекрови в дом, к удивлению соседок. Так же с трудом разжимала губы ответить на приветствие, но Самера приносила новости из эльмининого семейства регулярно. У Эльнура все дети оказались генетически больными и умирали, Эльвида вышла замуж за ингуша, но не ужилась в соседской республике, вернулась к деду с бабкой. Сказала: «Какое все чужое там!» «Чужое, — кипятилась Самера. — Ишь, чужое! Так ты сама родной стань сначала!»

Эльсина уехала в Германию и там сошла с ума. Лежит в местном дурдоме, хорошо хоть лечат ее бесплатно. То есть все на это надеются, потому что никто из семьи так и не поехал ее проведать. Хотя вот старшие сестры Эльмира и Эльвира могли бы! В Москве живут, недалеко совсем! И незамужние обе — чего бы за сестрой не посмотреть?

А Эльвина устроилась лучше всех: вышла второй женой, вот ТАК живет (тут надо провести ребром ладони по лбу!), вот ТАК! И не работает, только детей рожает.

Но наступили смутные времена, и был сражен неизвестно откуда прилетевшей пулей дядькин племянник. Тот самый бывший студент, чью компанию предпочитала рыжая. Когда новость пришла в бабкин дом, Эльмина мыла двор, а на голове у нее была хна. Пока утешали старую Самеру и успокаивали испуганных дядькиных детей — хватились Эльмины. Послали за ней внучку Жариятку.

Жариятке было 15 лет, и это была правильная девочка, без воображения и чувства юмора.

Поэтому в ее рассказ все поверили сразу.

«Я в комнату захожу, а она на кровати сидит. Раскачивается. Я говорю ей: «Теть Эльмин, вас там спрашивают. Вам, наверное, хну смыть надо?» Она на меня посмотрела так, как слепая, и говорит: «Я жить не хочу, какую хну?»

И все, кому передали эту фразу, — удивлялись. Потому что это было самое длинное предложение, которое они слышали от Эльмины.

А рецепт зеленых помидоров у соседей прижился.

Записывайте.

Фирменные зеленые помидоры Эльмины с чесноком, петрушкой и острым перцем.

3,5 кило самых зеленых помидоров (хотя чего там — делайте сразу больше, съедается вот на раз и незаметно). Три пучка петрушки, 3−4 головки чеснока. Соль, острый перец — по вкусу.

Помидоры вымыть, разрезать на четыре части, убрать плодоножку.

Разложить на столе и хорошенько посолить.

Петрушку тщательно вымыть, порезать.

Перец красный и чеснок — тоже.

Тщательно утрамбовать все слоями в банку.

Поставить его на пол, подальше от света и батарей, накрыть марлей.

Держать три дня минимум, накрыть крышкой и убрать в холодильник. Есть с картошкой, да с чем угодно есть — со слезами счастья на глазах.

Эльмина с детьми перед войной переехала в Ставрополь. У нее там ателье свое, внуков уже трое.

Надеюсь, она не печет им «Наполеон».