Ряженые появились на кубачинском годекане, когда уже стемнело. Выскочили из клубящегося тумана и сразу взбаламутили весь праздник. Большинство в войлочных масках и кольчугах. Один щеголял новой маской, украшенной надписью «Bad boy», другой — личиной прадедушки. Третий и вовсе вырядился женщиной с огромным накладным бюстом. Он шутил с девушками, приставал к мужчинам, а порой с самым скабрезным видом задирал край юбки. Попадавшихся на пути ряженые больно стегали плетками. Иногда они убегали по закоулкам в потаенное место, где был накрыт стол, но тут же возвращались — и хулиганили с удвоенной силой, отпуская остроты визгливыми измененными голосами. Порой ряженые скопом набрасывались на зрителей, но обычно вели себя очень мило, позировали для селфи и охотно включались в общую лезгинку. А затем все же устраивали настоящую кучу-малу.
Смешные страшилища
Фото: Владимир Севриновский
Ряженый на кубачинской свадьбе
В Средневековье карнавал гремел и смеялся по всему миру.
— В сущности, это — сама жизнь, но оформленная особым игровым образом, — писал культуролог Михаил Бахтин. — Смех предполагал преодоление страха. Не существует запретов и ограничений, созданных смехом. Власть, насилие, авторитет никогда не говорят на языке смеха.
Если официальные праздники с их нарядами и торжественными церемониями освящали неравенство, под карнавальными масками все были равны. Чудовища, властители, даже сама смерть превращались в «смешные страшилища». Люди потешались над королями на Западе и шахами на Востоке, для них на время смягчались религиозные запреты. Набожный клирик запускал в народ шутовскую, пародийную мессу, придворный высмеивал государя, но и церковь, и власть от этого только выигрывали. Карнавальный смех не давал им закостенеть в мертвящем догматизме, помогал отсечь все отжившее и дурное.
Карнавал — это мостик между разными культурами. Что еще столь наглядно объединяет Кавказ с Бразилией и Венецией?
Совсем недавно маски и переодевания были распространены по всему Кавказу. Затем им объявили войну некоторые последователи ислама — хотя языческого в карнавалах к тому времени оставалось не больше, чем в русской Масленице. Многие из них начинались или завершались молитвой. Порой маски участвовали даже в мусульманских праздниках и церемониях. До сих пор на Курбан-Байрам ряженые дети в горных селениях обходят дома и собирают сладости. Старожилы Дербента помнят красочное представление в день Ашуры — поминовения имама Хусейна. Посреди площади стояли два подростка в белоснежных одеяниях, символизирующие двух убитых внуков пророка. Их лица скрывал зеленый бархат, под которым, видимо, прятали кишку с алой жидкостью. На сером коне являлся всадник в красных одеждах — коварный Язид. Он взмахивал саблей — и кровь невинно убиенных летела во все стороны.
Обломки некогда великой карнавальной культуры исчезают на глазах. Давно запрещены представления на Ашуру, уже восемь лет не проводится удивительный праздник Игби. Но сохранилось еще очень многое.
Шахские игры
Писатель Ахмедхан Абу-Бакар, уроженец селения Кубачи, описал ряженых в замечательной повести «Ожерелье для моей Серминаз».
С 1965 года, когда была опубликована повесть, обычай значительно упростился. Металлические маски исчезли. Все виды ряженых слились в единственных пялтаров, и сейчас они стараются за троих. А проказничают и вовсе за десятерых — английский этнограф Роберт Ченсинер с восторгом рассказывает, как в 1991 году ряженые ворвались в дом главы селения, закидали всех грецкими орехами, а потом чуть не перевернули желтую «Волгу», в которой сидел ассистент ученого.
— Мужчины тщетно пытались сорвать с нападавших серые цилиндрические войлочные маски — без плюмажа, но с бородами и бровями, раскрашенные косыми белыми и оранжевыми полосами, — вспоминает Ченсинер. — Один ряженый был с треугольными войлочными рогами, другой носил стальную кольчугу, и на всех были белые мешковатые красноармейские подштанники.
Иллюстрация: Даниил Берковский
У этих масок долгая история. Вплоть до 1920-х молодые неженатые кубачинцы переселялись на несколько месяцев в особые мужские дома, где учились дисциплине и перенимали опыт старших. Возможно, эта традиция уходит корнями в эпоху легендарных батирте — богатырей, защитников селения. Под конец таких «армейских сборов» холостяки устраивали грандиозные спектакли.
Главным был шах в железной маске. Другие изображали его подданных и их жен. Супружницам доставалось больше всего, поэтому их обычно играли бедняки. Два-три десятка лицедеев были паалиурти — врагами. Они крали жену шаха или прочих «женщин», после чего остальные актеры гонялись за ними по всему селению, вламываясь в дома и залезая на крыши, так что в карнавале вольно или невольно участвовали все кубачинцы. Со временем паалиурти превратились в пялтаров, их забавы поуменьшились в масштабах, но и сейчас буйные ряженые в дедовских кольчугах придают кубачинским свадьбам особое очарование.
Женщина или мужчина?
Переодевание в одежду противоположного пола веками было популярно по всему Дагестану. В театрализованных представлениях кубачинцев, на рутульских пирушках по случаю Новруза и на дидойских праздниках парни облачались в наряды девушек и танцевали с другими юношами. Эту традицию знали многие народы — достаточно вспомнить театр времен Шекспира, когда Джульетту и Офелию играли мужчины.
Девушки тоже не отставали. На вечеринках и девичниках они изображали взаимоотношения мужчин и женщин, порой с эротическими подробностями. В цунтинском селении Хамаитли дидойки переодевались в мужские костюмы и поздним вечером обходили дома, выпрашивая продукты для угощения.
Встречались и более интересные случаи. Они не относятся к теме карнавала, но многие говорят о горской культуре. В XIX веке шестнадцатилетняя лезгинка осталась сиротой, с детьми брата на иждивении. В мире, где гендерные роли расписаны предельно четко, ситуация трагическая. Некому было зарабатывать на хлеб. Тогда девушка остригла волосы, надела бешмет и явилась в сельский суд с просьбой приравнять ее к мужчинам. Те согласились. Вместе с односельчанами она пахала, скакала на коне, стала прекрасным охотником и не знала равных в меткости. В результате смелая лезгинка не только спасла семью, но и добилась равного с мужчинами права голоса на сельских сходах.
В последнее время такие переодевания редки. Но одну недавнюю историю жители цумадинского села Хуштада частенько вспоминают.
В Дагестане будущие супруги иногда не знали друг друга до свадьбы. Сейчас это бывает гораздо реже, но все равно дает почву для шуток, подчас довольно жестоких. Иногда свадебному кортежу, приехавшему за невестой, вместо нее подсовывают многодетную мать семейства. Посланцы жениха должны догадаться, что их надувают, иначе они могут по ошибке привезти совсем не ту.
Однажды в бригаде хуштадинцев, выращивавших лук в Ростовской области, работала пришлая девушка откуда-то из-под Буйнакска. Она так хотела замуж, что была согласна даже стать второй женой. Бедняжке сказали, что хороший человек из другой бригады готов взять ее в супруги. В действительности, женихом обрядили пятидесятилетнюю тетку. Та настолько вошла в роль, что не придрался бы и Станиславский. Пока сельчане пировали и танцевали лезгинку, «жених» вел себя не по-дамски развязно и даже курил (горянкам это запрещено). Свадьба уже подходила к концу, когда он встал, приставил скалку к паху и крикнул: «Уходите! Агрегат хочет поработать!» Все кругом расхохотались, и девушка, наконец, поняла, что ее обманули.
Танцующие козлы
Козлы теперь не в почете. Но с давних времен эти славные животные всюду олицетворяли плодородие и лес — достаточно вспомнить древнегреческих козлоногих сатиров. Еще пару веков назад в козлов рядились по всему Кавказу. Чеченцы под Новый год в шубах наизнанку и войлочных масках с рогами и бородой ходили вокруг селений, отгоняя ужасным шумом злых духов. Лезгины примеряли схожие наряды на Новруз. Колоритнее всего выглядел Ажегаф — танцующий козел, персонаж сразу нескольких адыгских праздников. В мохнатой шубе и черной войлочной маске, он сжимал десницей игрушечное оружие, а на поясе спереди болтался деревянный фаллос. Обряд изображал его смерть и воскресение.
Иллюстрация: Даниил Берковский
Еще полвека назад селение Ицари, что неподалеку от Кубачи, славилось суровыми девушками. Горе было одинокому парню, случайно наткнувшемуся на стайку красавиц. Они запросто могли стащить с него штаны и отхлестать крапивой. Сейчас здесь живет лишь десяток стариков. Но до сих пор, хоть и крайне редко, в Ицари съезжаются бывшие жители. Тогда в доме культуры устраивается праздник. Всадник в кольчуге и шлеме-мисюрке скачет на игрушечном коне, зурнач и барабанщик задают ритм, шут в вывернутой шубе и черной маске сыплет остротами, и сельчане разыгрывают все ту же старинную сцену смерти и воскресения жертвенного козла. Актер под покрывалом одной рукой шевелит хвостом, другой — щелкает пастью козлиной головы с торчащими в разные стороны рогами. Когда козел умирает, его укрывают платками, несут деньги. Плач сменяется шутками, шутки — плачем. В конце концов, рогач к всеобщей радости воскресает и танцует.
Но если вы хотите увидеть ряженых с козлиными масками, вовсе не обязательно ждать 2020 года, когда в Ицари планируется следующий день села. Каждый год в Дагестане проходят фестивали канатоходцев. Почтенную публику издавна развлекали не только акробат и музыканты, но и непременный шут. До сих пор, пока трюкачи в ярких одеждах с треугольными амулетами выписывают в воздухе кульбиты, козломордые шуты пристают к зрителям, острят и беззастенчиво выпрашивают награду за представление. Они нередко получают по рогам, но все же большинство зевак относятся к козлам благодушно, так что ряженые, как и сотни лет назад, успешно собирают пачки купюр на застолье для всей компании.
Индейцы как продолжение
Само название Ахвахского района наводит на мысль об удальцах — искателях приключений. И не зря. Уже много лет в здешних горах каждый август возникает индейская резервация. Краснокожие в боевой раскраске курят трубку мира, откапывают топор войны и снимают скальпы с журналистов, дерзнувших вторгнуться на их земли. Правда, в роли скальпа обычно выступает парик.
Основатели веселого племени ахвахских индейцев — два одноклассника, которые в детстве зачитывались книгами Фенимора Купера. Постепенно к ним присоединились соседи и даже жители других республик, каждый год считающие дни до индейской вольницы. В отличие от большинства «ролевиков», дагестанские индейцы — люди зрелые. Их средний возраст — около сорока лет. Приезжая сюда, они на неделю-другую оставляют вполне серьезные профессии. Гаишник превращается в индейца по имени Дорожный волк, врач ожогового центра — в Огненного знахаря.
И не важно, что скептики смеются над выходками краснокожих, а этнографы их упорно не замечают. Древние традиции тоже когда-то были молодыми. Не только карнавальные персонажи, но и сам карнавал нуждается в осмеянии, гибели и возрождении. Уходящие в прошлое обычаи со временем переродятся в иные формы, а некоторые и вовсе уступят место новым праздникам. Главное — чтобы вечно жил дух карнавала и не умирала тяга людей к радости, обновлению и бесстрашной свободе.
