Ключ от Ингушетии,
или Почему нужно фотографироваться на фоне бабушкиных ковров

Танзилу заочно представляют как «девушку, которая ходит в горы». Для молодой ингушки занятие действительно нетривиальное.

— Не сказать, что это вызов обществу, но у нас не очень понимают, когда женщина такими вещами занимается. Считается, что ей лучше сидеть дома, с семьей. «Зачем тебе это? Материальной выгоды никакой, еще и свои деньги тратишь». И каждому приходится объяснять, что есть такая вещь — дело жизни.

Начинала Танзила Дзаурова-Гогиева с петроглифов — знаков на камнях, потом заинтересовалась орнаментами на коврах. Ищет также древние тропы, старые арбовые дороги, башни, собирает песни и сказки, расспрашивает стариков про прежний быт.

Наука о мелочах

На экстремалку-походницу Танзила не похожа. Элегантное платье в пол, макияж, красиво уложенные под косынку волосы. Исследовать заброшенные горные тропинки она начала еще студенткой, когда жила с родителями в Армхи, близ нынешнего горнолыжного курорта. Одна в лес идти боялась, уговаривала брата составить компанию.

Параллельно мечтала написать роман. Сюжеты собирала, беседуя с дедушкой, который и сам многое пережил, и прекрасно помнил, что ему рассказывали в юности 120-летние старцы.

— С пожилыми людьми сложно работать, но благодаря дедушке я теперь знаю, какие вопросы нужно задавать. Если старика прямо спросить о каком-то предмете или обычае, он не поймет, что от него хотят. Скажет что-нибудь «правильное» или будет рассказывать яркую историю, особенно в присутствии зрителей. А мне это не нужно. Меня интересуют бытовые мелочи.

Сейчас Танзила — профессиональный этнограф. Отучилась в университете на истфаке, затем получила и второе высшее — пыталась уйти в хорошо оплачиваемую юриспруденцию. Но хобби не отпускало. Интересных историй, рисунков и GPS-меток за годы увлечения накопилось столько, что хватило бы на десяток романов. Но литература Танзилу больше не привлекает. На основе своей коллекции она готовит диссертацию по ингушскому народному орнаменту.

Утраченные символы

На стене кабинета в Ингушском государственном университете свежей краской нарисован фрагмент орнамента. Граффити еще не закончено, похоже на что-то растительное.

— Это адорант, человек-проситель, — уточняет Танзила, показывая на бутон-трилистник в центре. Редкий случай символического изображения человека древними ингушами. Композиция скопирована со старинного ковра. Сейчас это еще и логотип историко-географического общества «Дзурдзуки», одним из организаторов которого она является.

Дзурдзуки — один из древних синонимов слова «ингуши». И что интересно, несмотря на пиетет местных к корням и традициям, в Ингушетии редко встретишь традиционный народный декор. Ни на предметах быта, ни на одежде, ни на фасадах зданий нет ничего сугубо ингушского. Туристу этой самобытности не хватает. А где же колорит в оформлении? Где народные мотивы в наружной рекламе? Где изделия народных промыслов и сувениры?

— Единственный орнамент за стенами музея — это знак «Магас» при въезде в столицу. И еще волна на гербе республики. Это все. Мы очень многое растеряли за ХХ век. В основном, конечно, из-за депортации, — объясняет Якуб Гогиев, муж Танзилы и, разумеется, единомышленник.

Депортация 1944 года уничтожила большую часть прикладного искусства ингушей. Занятым выживанием в казахских степях людям было не до творчества. А то, что смогли увезти с собой в ссылку, рано или поздно меняли на еду.

— Одна старушка вспоминала, как в Казахстане обменяла семейный валяный ковер — «истинг» — на чашку молока, — рассказывает Якуб. — Время было голодное. Шла и плакала, потому что знала, как тяжело было его изготовить, и шерсть на него шла не простая, а от тушинских грубошерстых овец.

На фоне истинга снимается семейство

Если немного пройти от университета вглубь жилого квартала Магаса, можно попасть в магазин, где продаются современные истинги — точные копии старинных. Их делает мастерица Райшат Ахильгова. Все они «со смыслом». На одном узоры в виде волчьих зубов — это символ-оберег, такой ковер вешали рядом с детской люлькой. На другом рога барана — чтобы не иссякли стада. Ковры с ассиметричным узором делали в годы войны, голода, мора, чтобы отвести беду.

И теоретику Танзиле, и практику Райшат сильно облегчил работу счастливый случай. Несколько лет назад брат мастерицы Гирихан, тоже известный в республике популяризатор этнографии, случайно увидел на Измайловском рынке в Москве потрепанный самодельный альбом. Как сказали бы сейчас — скетчбук. На пожелтевшей бумаге были в цвете зарисованы архаичные узоры и дано описание их смысла на ингушском. Автором оказался знаменитый ингушский художник Гази-Магомед Даурбеков, который в 1920 годах участвовал в научной экспедиции. Единственный рукописный экземпляр!

— Каждый крючочек здесь важен, — Танзила демонстрирует копию находки на компьютере. — Кожаные лекала с орнаментом у нас передавались из поколения в поколение, от матери к дочери. Они веками не менялись, никаких цветочков «для красоты» не дорисовывалось. Некоторые настолько просты, что сейчас многим кажутся примитивными, непривлекательными. Люди не понимают нашего аскетичного орнамента, им нравятся завитушки. За последние 10−20 лет было утрачено очень много старых ковров. Просто по незнанию выбрасывают.

К счастью, обсмеянный снобами обычай фотографироваться на фоне бабушкиного ковра спас целый пласт ингушской культуры. Танзила разыскивает старые семейные фото, копирует и пополняет коллекцию, начатую Даурбековым.

— Вот орнамент, который кажется растительным. Но мастерица утверждала, что это зашифрованное послание. Очень давно такой ковер прислали в Али-Юрт с предупреждением, что в лесах неподалеку затаился враг, будьте осторожны. Возможно, такие ковры специально держали для подобных случаев .

Почему понимать рисунки важно? Считается, что до принятия ислама у ингушей не было письменности и мировоззрение их отражалось только в символах на предметах быта. Истинги, даже не очень древние, — это практически единственный графический ключ к пониманию людей прошлого. Только «переводчиков» с этого языка почти не осталось — и словарь приходится собирать по крупицам.

Искусство наводящих вопросов

— Бывает так, что еще месяц назад старик был в идеальном сознании, и вот он уже ничего не помнит, с ним что-то безвозвратно произошло. Мы не успели… — говорит Танзила.

Работа со стариками — один из проектов «Дзурдзуки», называется «Мудрость прошлого». Беседы записываются на видео, потому что для понимания важен контекст, интонация, а то и мимика рассказчика.

— Мы подсчитывали: некоторые фразы могут иметь до девяти разных смыслов. Есть непереводимые на русский обороты или переводимые в зависимости от тона. А наше устное народное творчество если и записывали, то, к сожалению, в основном люди других национальностей. Сейчас все это приходится распутывать.

Эту часть работы Танзила пока никому не доверяет, помогает только Якуб. Переложить ее многолетний опыт интервьюирования аксакалов в методичку для волонтеров не удается: искусство наводящих вопросов в шаблон не укладывается.

— Этот рисунок зарисован с ковра в Бейни. Он говорит, что единство всех фамилий, живущих в селении, «настолько же прочно, как лед на Тереке», — показывает Танзила картинку в альбоме.

— Но тут еще надо уточнить для постороннего человека, что лед в горах у истоков Терека не тает. Он вечен, — добавляет Якуб.

Поймать птицу за хвост

«Дзурдзуки» начиналось как сетевое сообщество энтузиастов истории. Со временем стали встречаться в «реале», вместе ходить в горы, собирать полевой материал. У каждого были свои увлечения: одного интересовали арки, другого — башни, третий расспрашивал старожилов о забытых названиях рек и давно покинутых селений. А кто-то хорошо фотографировал. Год назад зарегистрировали общество официально, сейчас собираются подавать заявку на членство в Российском географическом обществе и издавать свой научный вестник.

Формальности понадобились, чтобы вывести любительскую работу на уровень серьезных программ — например, запустить цикл лекций в школах республики. В ближайшую субботу кто-то из «Дзурдзуки» отправится в очередной класс рассказывать об истории и этнографии. За полтора года будет охвачена вся Ингушетия.

«Дело жизни» для Танзилы — стать мостиком между стариками и детьми. Ингушская молодежь редко выбирает безденежную и потому непопулярную стезю ученого-историка, чаще ориентируется на более престижные специальности. Поэтому «Дзурдзуки» пытаются увлечь детей историей своего края еще в школе, а наиболее мотивированных потом «довести» до университета и аспирантуры.

— Мы сильно отстали в изучении национальной истории от других народов Северного Кавказа, и наши дети во многих темах смогут стать первопроходцами. Направлений, тем огромное количество, и мы пока просто собираем материал и раскидываем по папкам. Каждая из них потом может стать чьим-то диссертационным исследованием. Ведь старики уходят, а мы просто хватаем эту птицу за хвост.