Новые аулы мастеров

Дагестанцы издревле жили в горах. Недостаток плодородной земли понуждал либо осваивать ремесла, либо отправляться работать в далекие края. Отыскав надежный источник дохода, горец привлекал к нему родственников, те — друзей и соседей, и вот уже все селение славилось единым промыслом. Так возникли знаменитые аулы мастеров и отходники — предки современных гастарбайтеров, к числу которых принадлежали, к примеру, канатоходцы из Цовкры. Но жизнь не стоит на месте. Потомки канатоходцев работают в Москве на стройке, потомки лудильщиков добывают в Сибири нефть. Прежние профессии отмирают, появляются новые — стоматологи, водители, железнодорожники… Был даже прославившийся в девяностые аул киллеров. Но с тех пор его печальная известность угасла, так что пусть он останется неназванным.

Шовкра. Аул обувщиков

Больше всего новых аулов мастеров в Лакском и соседнем Кулинском районах республики. Извилистая горная дорога сперва приводит в крошечный аул Шовкра. Его жители издавна тачали обувь. От отца к сыну тут передавались слова мудрого аксакала: «Учитесь сапожничать! Не разбогатеете, но и голодать не будете». Шовкринцы слушались и со временем достигли в этом деле изрядных высот. По легенде, в 1930-е местный мастер Нематулла Учуев сшил сапоги самому Сталину. Но при cоветской власти шовкринские обувщики работали в основном нелегально.

Новая жизнь старого ремесла началась при распаде СССР. В девяностые лакские ботинки и туфли заполонили Дагестан, ими торговали в соседних республиках и в Средней Азии. Но истинный бум наступил около 1998 года, когда кавказские обувщики прорвались в Москву — на знаменитый Черкизон. Следующее десятилетие, вплоть до закрытия легендарного рынка, было порой их наивысшего расцвета. Сотни цехов росли как грибы после дождя — преимущественно в Махачкале, где были и сырье, и покупатели. Жители лакских селений предлагали немалые взятки, чтобы устроить туда детей. По оценке руководителя Центра социально-экономических исследований регионов Ramcom Дениса Соколова, в 2008 году дагестанцы производили не меньше четверти всей отечественной обуви — от дешевого ширпотреба до качественной, на уровне европейских образцов. И это еще заниженная оценка — истинные масштабы неучтенного производства установить невозможно. Иногда обувь из «подозрительного региона» даже выдавали за произведенную в Ростове-на-Дону — главном российском конкуренте Махачкалы в этом ремесле.

Сейчас шовкринцы переживают не лучшие времена: отечественный рынок заполонила дешевая китайская обувь. Десятки цехов закрываются, но им на смену все же приходят новые, так что в Махачкале насчитывается более трехсот маленьких фабрик. Хотя Черкизовский рынок почил в бозе, большая часть продукции по-прежнему идет в Москву. Остальное продается на гигантских рынках Хасавюрта и в столице республики.

Шара и Хурхи. Аулы стоматологов

Селения Шара и Хурхи в пяти километрах от Шовкры славятся стоматологами. Но так было не всегда. Еще полвека назад шаринцы работали ювелирами. В конце 1970-х они начали делать золотые коронки — мода на них продержалась на Кавказе до нового столетия. Освоив за десять лет эту выгодную нишу, сельчане помогли и соседям. Те исстари были лудильщиками и тоже прекрасно разбирались в обработке металла. Вскоре хурхинцы стали для шаринцев серьезными конкурентами, но дружбе это не помешало.

В те непростые времена государственная стоматология почти перестала существовать. Предприимчивые лакцы носили инструменты в чемоданчиках и лечили зубы у клиентов на дому. Потом настал черед зубоврачебных кабинетов, а следом — и целых клиник. На смену зубным техникам и протезистам пришли специалисты с высшим образованием. Теперь более 70% сельчан поступают на стоматологический факультет дагестанского медуниверситета.

— Мы потому так быстро освоили протезирование зубов, что здесь важнее всего ручная работа. К ней ювелирам и лудильщикам не привыкать, — рассказывает Омаргаджи Наибов, первый врач из селения Хурхи, защитивший кандидатскую диссертацию по стоматологии. — Обычно ремесло у нас передается из поколения в поколение. Но мой отец — строитель, а мать — учительница. Я поступил в медакадемию на лечебный факультет. Пока учился, жил в Махачкале у дяди. Он работал дантистом. И так мне это понравилось, что я перевелся с третьего курса на стоматологический и окончил его с красным дипломом.

Сейчас Омаргаджи Наибов работает в Нижневартовске, его клиника год за годом входит в топ-50 всероссийского стоматологического рейтинга Startsmile, а сам он в 2006 году стал чемпионом страны в номинации «Лучшая работа по эстетической стоматологии». Но даже в Сибири врач не забывает родной аул. В августе под его руководством в Хурхи построили новый стадион с футбольным и волейбольным полями, а отличники местной школы получают от Омаргаджи стипендию.

После института у них не будет проблем с трудоустройством: выходцы из селений стоматологов владеют крупнейшими сетями зубоврачебных клиник в Махачкале. Некоторые приводят столичных гостей в ужас: ассистентов нет, вместо плевательниц — черные пластиковые пакеты. Но если расспросить знающих людей, они обязательно укажут на чистые клиники с веселыми и профессиональными врачами, которые не хуже московских, а их услуги при этом обходятся в несколько раз дешевле. Так, автор этой статьи удалил зуб мудрости за полторы тысячи рублей, поставил керамическую коронку за десять тысяч и теперь даже думать не хочет о столичных дантистах. И не он один. Пока лакцы открывают филиалы в Краснодаре, Москве и сибирских городах, в самой Махачкале растет стоматологический туризм — чем лечить зубы в столице, приятней и гораздо дешевле слетать на Кавказ.

Шаринцы и хурхинцы загружены работой в городе и возвращаются в родные села только по праздникам. Наверное, нет в горах места, где с таким размахом отмечают Навруз. На вершинах пылают костры, внизу столы ломятся от угощений. Возле шаринского пруда стоит большой плоский камень. В нем выбиты три углубления, к которым ведут узкие прорези. «Артиллерист» засыпает туда порох, заколачивает сверху три круглых клинышка, поджигает запал и быстро отпрыгивает, заткнув уши. Грохот, пламя. Деревянные «ракеты» вылетают, словно вырванные зубы, а стоматологи смеются и сдвигают стаканы.

Сумбатль. Аул железнодорожников

В пятнадцати километрах от аулов стоматологов высится железнодорожное селение Сумбатль. И не беда, что до ближайшей железной дороги отсюда ехать часа три, вместо гудков локомотива по ущельям зычно разносятся крики ишаков, а вместо колес крутятся жернова в руках у старушек. Такие пустяки будущим машинистам не помеха.

Самое роскошное здание в бедном селении — дом местного чиновника. На такой дворец с зарплаты не скопишь и за полвека, но односельчане богача одобряют:

— Хороший начальник должен жить достойно. Кто себя не облагодетельствовал, остальным тем более не поможет!

Напротив сельской мечети лежит черный «трехглавый» камень. Он накрыт платком и украшен цветами. Предание гласит, что его принес шейх и кудесник Вали Авдуллах. В действительности это — типичный каменный идол. Ему до сих пор совершают приношения: чтобы исполнилось желание, сумбатлинцы раздают детям сладости и мажут кривой валун маслом или жиром — как в доисламские времена.

Необычная специализация Сумбатля давно обросла легендами. Они повествуют о первопроходце железных дорог по имени Тамаз, сыне пленного грузина Арчила и сумбатлинки Айшат. Обогатившись на прокладке путей в Ростове и в Поволжье, он вернулся на родину и забрал с собой несколько сельчан, положивших начало железнодорожным династиям.

К концу XIX века сумбатлинцы целыми артелями работали на строительстве железных дорог юга страны. Многие получили образование и осваивали должности повыше. Поговаривают даже, что в царском поезде, задержанном на станции Дно, помощником машиниста был выходец из аула. СССР, на радость сельчанам, унаследовал от царской России любовь к этому виду транспорта. В 1937 году на железной дороге числился 241 сумбатлинец. Для сравнения — согласно последней переписи, сейчас в ауле 274 жителя. Кажется, еще немного — и сельчане разъедутся под перестук колес по всей стране, а в родном Сумбатле останутся только ослы да старушки.

Чиркей. Село дальнобойщиков

Про Новый Чиркей — большое село в Буйнакском районе, где живет почти десять тысяч человек, — ходят слухи, что каждому мальчику здесь любящие родители покупают на совершеннолетие «Камаз». Фуры повсюду — отдыхают во дворах, с грохотом проезжают по улицам и даже стоят в очереди к мастеру, удлиняющему грузовики. Но чиркейцы легенду опровергают.

— Что «Камазы» передаются от отца к сыну — это байки, — говорит чумазый водитель, копающийся в брюхе железного друга. — Но четверть сельчан у нас действительно работает водителями. И не только у нас. Еще в Манасе и Каякенте.

В 1967 году селение перенесли на новое место из-за строительства гигантского Чиркейского водохранилища. Сады и пашни ушли под воду, зато рядом пролегла автомобильная трасса, что и предопределило непростую судьбу жителей.

— Такую работу и врагу не пожелаешь, — откровенничает чиркеец, упорно отказывающийся назвать свое имя. — Несколько суток подряд за баранкой, аварии, полиция, теперь еще и «Платон». Из-за него водителей здорово поубавится. Хуже всего — работать по старинке, на «Камазах». Жара, скорость 60 километров в час. Молодость губишь на такой каторге. Поэтому, как деньги заведутся, сразу фуру покупаем. Сперва голову, потом прицеп. Благо, хотя село и большое, все друг другу родственники. Помогут, если надо. Но и на фурах с каждым годом меньше ездят. Соседи выращивают овощи и абрикосы, работают в городах. А умные люди поднакопили на перевозках и посылают детей учиться богословию. У нас — духовное село, от шейха нашего Саида-афанди Чиркейского баракат (достаток, изобилие, а также благодать, благословение. — Ред.) пришел. Видишь, какое медресе большое! Аллах помогает. Владельцы фур помогают. Эпоха «Камазов» закончилась, теперь время алимов.