«Сварка» — молодой российский бренд, делающий ставку на унисекс и авангард. Именно так, по мнению создательниц марки, захочет выглядеть сегодняшняя креативная молодежь. Возможно, они правы: на прошлогодней Московской неделе моды в конкурсе дизайнеров спортивной одежды Forward’s Sport Design профессиональное жюри признало коллекцию «Сварки» лучшей.
Создательницы марки — Лейла Насрутинова и Татьяна Глебова — просто всегда хотели рисовать. Поэтому Лейла оказалась в Дагестанском художественном училище им. Джемала, а Татьяна окончила в родной Рязани аж две художественные школы. Но потом девушки поступили в Московский государственный институт культуры на факультет медиакоммуникаций и аудиовизуальных искусств, где есть кафедра дизайна. И на третьем курсе обнаружили, что хорошо дополняют друг друга. Долго искали название своему творческому тандему. И, в конце концов, пришли к слову «сварка». И даже свою первую совместную коллекцию назвали так.
«Сварка» — слово сильное
— Почему «Сварка»? Такое слово мрачное и неженственное?
Таня: У нас вещи совершенно не женственные. Мы и сами не особенно женственные. Сейчас в моде так называемая «русская» тема — весь мир печатает на одежде слова и лозунги на кириллице. Нам тоже захотелось использовать в названии русское слово, и мы долго искали подходящее. Остановились на этом. «Сварка» — сильное слово.
Лейла: Мы пока еще не коммерческий проект, и наши имена никому не известны. А слово «сварка» — запоминающееся. И по существу тоже правильно: несколько деталей «свариваются» и превращаются в один предмет одежды. «Сварка» — это не только мы, но и фотографы, модели, визажисты, все, кто нам помогает.
Лейла Насрутинова и Татьяна Глебова
— Я была уверена, что вы — «девушки-со-швейной-машинкой». А вы — целый проект!
Лейла: Мы уж точно не они! Конечно, мы умеем шить, нас этому учили. Но если ты шьешь дома — ты не дизайнер, а просто делаешь хендмейд для себя или для заказчика. Мы все стараемся отшивать на производстве, так выходит гораздо профессиональнее. Конечно, ты должен знать весь процесс и уметь его воспроизвести, потому что главное — контролировать работу. Мы все время находились рядом со швеями.
— Я думала, что вы шьете в общаге при свете лучины, как героиня мексиканского сериала «Просто Мария»!
Лейла: Мы часто кроим в институте, но точно не в общаге — у нас там совсем крошечная комнатка.
Таня: Профессия «дизайнер» означает, что ты придумываешь одежду как концепт и технологию, по которой этот концепт будет воплощен в жизнь. Нас нельзя считать портнихами. Самое главное — придумать интересную идею.
— А как происходит придумывание?
Таня: Обычно вы опираетесь на какой-нибудь первоисточник и подбираете ткань. Это ментальный процесс, я не знаю, как его объяснить.
Лейла: Сначала, наверное, рисунок. Мы рисуем с помощью графических программ, используем Photoshop и Illustrator. Так гораздо проще работать. Конечно, я могу нарисовать от руки, но на компе быстрее. Хотя сказать, что можно полностью доверить создание одежды машине, я не могу. Компьютер не заменяет человеческий мозг, а технологий, которые кардинально изменили бы работу дизайнера, пока не придумано.
Таня: У дизайнера в идеале должна быть команда — конструктор, технолог, производство со швеями. Мы большую часть этой работы берем на себя. Почти все, кроме, собственно, процесса сшивания на машинке.
Кривые строчки и глобализация
— Вам интересны работы других дизайнеров или нравится придумывать вещь самому, без оглядки на то, что происходит в индустрии?
Лейла: Конечно, интересны! Работы известных дизайнеров — это Едзи Ямамото, Рик Оуэнс. Или молодые бренды, такие, как Off-White. Очень нравится то, что производят Adidas и Nike в сотрудничестве с молодыми дизайнерами. Вообще, высокотехнологичная одежда — главный тренд нашего времени, а вовсе не то, что считается «от кутюр».
— Как вообще может работать дизайнер в условиях, когда рынок переполнен дешевым барахлом с торчащими нитками и кривыми строчками?
Таня: Мы с самого начала решили, что хотим сделать очень качественный диплом. Потому что это и есть главная беда, которая видна на показах: у многих студентов издалека вещь выглядит очень интересно, но стоит подойти ближе, как становится понятно, что все сделано просто ужасно. Вот мы были недавно в Британской высшей школе дизайна на показе — там были отличные коллекции. И все выглядело очень качественно — потому что студентам там не разрешают отшивать одежду самим.
Лейла: Проблема еще и в том, что не все могут продумать технологию. Обработка, как правило, оставляет желать лучшего, поэтому видны, как вы говорите, нитки и неровная строка.
— Вы шьете одежду унисекс. В стране, где можно встретить женщину в шесть утра на каблуках и при полном параде, у унисекса есть будущее?
Лейла: Глобализация не пощадит никого. Так называемый «уличный стиль» одежды практически завоевал мир. Самый главный молодежный тренд. Мы не замахиваемся на тех, кому 35+.
Таня: И не рассчитываем, что все население немедленно оденется в нашу одежду. Унисекс — не отказ от сексуальности, это, скорее, новая сексуальность. Если девушка наденет мужской свитшот, это не сделает ее парнем. Наоборот, в этом будет что-то милое.
Лейла: Тот же Ямамото очень любит объемную одежду, он считает, что она подчеркивает женственность и хрупкость.
— Унисекс часто обвиняют в небрежности.
Таня: Хороший лук всегда продуман. А если он выглядит непродуманным — то вы с задачей справились.
— Как бы вы описали свою целевую аудиторию?
Лейла: Это наши ровесники. Новая «золотая молодежь» — те, кто интересуется каким-то творчеством. То есть человек, которому нравится «Сварка», необязательно должен быть дизайнером, но его должен увлекать современный мир и его возможности.
«Взрослым женщинам просто нечего носить»
— Люди на улицах нашей страны — они как одеваются?
Лейла: У наших людей слишком низкий уровень жизни, чтобы обращать внимание на одежду или даже просто думать об этом.
Таня: У нас, к сожалению, нет никакой определяемой «моды на улице». И если молодые еще стараются как-то выделяться при помощи вещей, то взрослым женщинам и носить особенно нечего. В наших магазинах можно найти качественную европейскую одежду для тех, кто вышел из студенческого возраста, но она не по карману большей части населения.
— А во что бы вы одели эту «большую часть населения», случись у вас такая возможность?
Таня: Если говорить о взрослой аудитории, то, конечно, мы отошли бы от вещей в стиле унисекс либо сделали бы их более деликатными. К примеру, наша завкафедрой как-то сказала, что ей хотелось бы носить пальто мужского кроя, но при этом чтобы оно было элегантным. Молодежь готова надеть что угодно, не боясь выглядеть как лицо противоположного пола — взрослый человек, естественно, на многое смотрит иначе.
Лейла: Мы бы ориентировались на общемировые тенденции. Но мне кажется, что в России мода никогда не выходила на передний план. Не было никакого расцвета и, увы, не предвидится.
— А мне кажется, сейчас вообще такого понятия — «модно» — нет. Чтобы, как в восьмидесятые, все носили начес, стрелки и огромные плечи.
Лейла: Не могу с вами согласиться. Есть как минимум три деятеля фешен-индустрии, которые диктуют всё: Гоша Рубчинский, Лотта Волкова и Демна Гвасалия. Они все делают что-то похожее, с их подачи вся эта постсоветская культура стала мировым трендом. Невозможно это отрицать — именно Рубчинский показал и опоэтизировал культуру гопников, до него российские девяностые были просто смутными временами. Практически все известные модные дома переняли видение художника.
— А правила вообще существуют в нынешней моде? Знаменитое «правило трех цветов»?
Таня: Это, скорее, вопрос к стилистам. Мы вольны делать все что угодно. Единственное условие — делать новое, единственное правило — разрушать правила.
— Российская фешен-индустрия — существует?
Лейла: У нас полно проблем, которые мешают дизайнеру развиваться. Прежде всего, отсутствие настоящих денег в отрасли, у нас нет своих тканей, нет технологий. Есть молодые бренды очень интересные — но все работают в минус. Даже те, у кого есть возможность делать что-то, не думая о деньгах.
Таня: Бренды определенно есть, а вот индустрия… Конечно, что-то происходит в этой сфере, но сложилась ситуация, когда моду создают либо известные стилисты, либо женская половина семьи какого-нибудь миллионера. Вот хочет девушка розовенькое платьице определенное, а его нет — и она начинает их выпускать сама. Это неплохо, это тоже развитие. Но все-таки — тех, кто окончил профильный вуз, можно по пальцам пересчитать.
Не делать юбочку в виде купола
— А с тканями что происходит? Сейчас столько новых названий тканей, но я не представляю, из чего все это производится.
Лейла: Мы идем в магазин, чтобы найти прикольную ткань с необычной фактурой — а ее просто нет.
Таня: Объезжаем по пятьдесят магазинов, чтобы найти что-нибудь необычное. Сейчас мы работаем в основном с плащевкой, но найти подходящий оттенок — просто нереально. Идеальным выходом были бы закупки за границей, но все производители работают только с оптовиками. А в России производят только хлопок или синтетику, чтобы пожарную униформу шить.
— Кстати, об оттенках. Избегание яркости — это сознательная установка?
Таня: В рамках этой коллекции — да.
— Ваша одежда не затмевает носящего. Вы так и задумывали?
Таня: Мы об этом не думали. Если человек носит стразики и цветы — одно, а если черно-белое — совсем другое, но и черно-белое может кричать и тебя может быть видно так же хорошо, как если бы ты был в розовом и камушках.
Лейла: Мы просто вдохновлялись в этой коллекции народными мотивами — русскими и дагестанскими.
— Да? А расскажите! Я не вижу ни того ни другого.
Таня: Это хорошо, что не видно! Если человека вдохновляет, например, красота собора, сшить юбочку в виде купола и нашить крестики на рукава — нельзя. Это очень тупо и прямолинейно, никто так не делает. Дизайнер должен первоисточник переосмыслить полностью, чтобы «этника» не была кричащей. При этом нельзя сказать, что мы не пытались внести народный стиль в свою одежду.
У нас была идея скрестить уличный молодежный стиль с народным. Так, мы добавили надписи на кириллице, которые сейчас очень актуальны. На куртке написано: «Каков лес, таков и зверь» — это кабардинская поговорка, и в ней масса смыслов. Потом, если говорить о «народных» элементах, — есть рубаха. Абсолютно универсальная одежда обычного человека на протяжении веков. Толстовка с длинными рукавами — можно вспомнить костюмы боярыни, а можно — кавказскую шубу, в которой такие рукава часто служили карманами, в них носили завтрак, например. Нам нравится, как это выглядит.
Вещи, которые можно просто носить
— Ваша «Сварка», если листать фотографии подряд, отлично смотрелась бы в каком-нибудь космическо-футуристическом фильме.
Лейла: Все видят что-то свое. О космосе мы не думали, просто рельефы вещей довольно сложные. Но нам все равно хотелось бы шить вещи, которые можно носить, а не просто смотреть на них. Пик всех этих показов «от кутюр», на мой взгляд, пришелся на 80-е. Тогда считалось, что эти недели моды рождают концепцию, которую потом перерабатывают в прет-а-порте. Но я в последнее время не вижу никакой новой идеи — сейчас это просто красивые шоу знаменитых старых брендов.
Таня: Но здесь все-таки надо учитывать, о каких именно домах мы говорим. Например, Рик Ованс может выпустить моделей, завернутых в кокон. Это тоже кутюр, но это андеграунд. И нам такое нравится. А вот Дольче и Габбана — не очень, потому что они делают то, что делали всегда, не меняясь.
— Верность традиции не вдохновляет?
Лейла: Мы часто участвуем в конкурсах для молодых дизайнеров, и нам редко нравится то, что нравится жюри. Недавно наша подруга участвовала в таком конкурсе, и мы были уверены, что она получит какое-то место, потому что в ее коллекции не было ничего классического. Но победил совсем другой человек, который шил обычное. С камушками.
Таня: В российском варианте «верность традиции» означает, что берется запад и переносится на родную почву. Людей, способных сказать новое слово, — мало, да и относятся у нас к новым идеям с подозрением. Вот британец Хуссейн Чалаян создал в свое время коллекцию «Погребенные платья» — просто зарыл шелковые одежки в землю на некоторое время, а потом показывал, что получилось. Фурор! Представляю себе такое в нашем университете на показе и как мне говорят: «Девочка, иди отсюда!» Если ты сделаешь что-то революционное — в лучшем случае тебя не заметят. А если ты хорошо сошьешь классическое пальто — все будут в восторге.
— У вас есть профессиональная мечта?
Лейла: Единственная наша мечта — это делать то, что нам нравится. И при этом еще как-то выживать.
— А как вы продаете свою одежду?
Таня: Наша коллекция — 14 полных луков. Все отшито в одном экземпляре. И нам нужен какой-то стартап, чтобы отшить, например, десять курток, а не одну. Тогда можно сделать цену более демократичной. Мы думаем о том, чтобы привлечь инвестора. Несколько наших вещей висят в шоу-руме Kursovoy.
— В каком направлении будет развиваться «Сварка»?
Лейла: У нас не так много коллекций, чтобы говорить о какой-то своей особенной стилистике, а уж до философии, как у Едзи Ямомото, мы точно не доросли. Но нам хочется быть в тренде, и мы будем прислушиваться и подстраиваться, когда уличная мода начнет меняться.
Таня: Трудно сказать — нам бы не хотелось отступать со своей дороги, там можно много интересного придумать. Сейчас мы для одного дизайнера делаем более повседневную одежду — он создает свой бренд, и мы ему помогаем. Приятно видеть свои вещи где-то отшитыми.
Лейла: Проблема в том, что мы умеем только придумывать одежду — но у нас ужасные представления о том, как должен развиваться бизнес. Теперь у нас есть менеджер, и мы возлагаем на него большие надежды.
Фото: Александр Вайнштейн, SVARKA
