О Грозном я могу долго, не остановите.
Целая картинка создается из кусочков. Такое фасеточное зрение, как у мух.
Все мои картинки можно сложить в папку «Счастливое детство».
А внизу мелкими буковками приписать: «Серая юность».
Заира Магомедова
Грозный — Махачкала — Москва
Когда-то хотела стать оперной певицей, но не дотянула пару октав. Пишет диссертацию на тему «Дагестан как метафора всего сущего». Свободно ориентируется в области мужской психологии и женского самочувствия. Разводит выставочных гуппий. Сторонник сыроедения и винопития (и сыр, и вино можно приносить в редакцию «Это Кавказ»).
Я вам о трубе расскажу.
Еще о пианино и как на море ходила.
А как же говорить о Грозном в октябре и о баклажанах промолчать?
Нет, как можно есть солянку из баклажанов в августе? Как арбуз в декабре!
Солянку готовят, когда теплые ароматы семечек и свежего батона (бонус живущему между хлебо- и маслозаводом!) вытеснит терпкий октябрьский дух — холодный и чистый.
Мы привыкли считать, что воздух наш хрустален: бледные от песка и ветров кузены из Махачкалы в Грозном приобретали аппетит и румянец, а аллергический ринит превращался в неправильный диагноз из медицинской карты. Но в 93-м встали все заводы, и звездное небо над нами засверкало не одним ковшом Большой Медведицы, а еще сотнями мелких небесных тел, ранее незаметных.
А нравственный закон внутри нас предписывает нам все время что-то делать.
Так считала моя бабушка, ну и Кант не возражал.
Поэтому возьмите шесть кило баклажанов.
Моя бабушка не умела готовить баклажаны — увидела их впервые после войны у русской соседки. А бабушка Аньки с Щебелиновки набивала «синенькие» морковкой, варила в уксусе и сдавала «закуску» по 50 коп. за штуку базарной Римке с Минутки.
О том, что такое площадь Минутка, я бы тоже рассказала.
Но про бои и так всем известно, и там сейчас строят что-то класса «лакшери», неинтересно.
Так вот: сто «синеньких» продашь и с Анькой махнешь в Сочи к сестре. Конечно, никакой Сочи Аньке не светил, если бы бабушка узнала про наше хождение по трубе. Но счастливые родители эпохи «маньяки есть только в кино» ничего не знали. А счастливые дети времен «никаких мобильников» про свои променады над горной речкой по толстой трубе родителям не рассказывали.
Где ваши баклажаны? Сходите уже на базар!
Грозненский базар можно было найти в самом центре, около кинотеатра «Юбилейный».
Ох, вот страшное место, этот кинотеатр! Туда стекались ребята из сел, чтобы приставать к городским девочкам. Мы называли их «гуронами» и в кино ходили строго вдесятером!
А на базар я попала впервые уже студенткой. Мой папа уверен, что женщины от природы не умеют считать, поэтому фрукты-овощи проникали в дом без моего участия. Но «с тех пор много воды натекло», как говорила соседка Тамара, и теперь я точно знаю, каким должен быть приличный баклажан, чтобы приготовить из него грузинскую солянку.
Если у него внутри завелись острые нитки — покромсайте его в помойное ведро и покормите поросят. Настоящий «синенький» — лиловый. И плотный — а не как барабан — при постукивании. И пахнет у ножки. Баклажаном!
Пока вы его моете-режете и засыпаете солью, объясняю, почему солянка «грузинская».
Я не знаю, если честно.
В наших окрестностях грузины были слабо представлены — только гулькиным дедушкой, фотокором газеты «Грозненский рабочий». И Автандилом, которому Анька кинула на лысину соленый помидор с балкона. Крику было!
Вот «армянская» еда — понятная. Потому что у нас был целый армянский район Бароновка. И еврейская улица была — там жила вруха Зельда, нагадавшая мне мужа с «Мерседесом». Еще Средиземье: Старые Промысла, улица японского коммуниста Катаямы и шестой микрорайон. То есть, наверное, были еще пять, но я о них мало знаю.
Ну так вот, армяне. От них в кухню народов Дагестана перетекли абза, кета, бадамбури и королевский торт, потому что его пекла Каринкина мама.
На дни рожденья армяне всегда танцуют и поют с акцентом какие-нибудь «У беды глаза зеленые» и другие не менее армянские песни. Вот дагестанцы чопорные и не поют хором, а с армянами не скучно.
Однажды по причине беременности женился Каринкин двоюродный племянник — десятиклассник. На барышне годом старше. Долго думали, как сообщить об этом прадедушке. Женщины предложили вариант «любовь нечаянно нагрянет» — мужчины сказали: «Ха! Деду 92, восемь детей, туча внуков, правнуков и праправнучка! Он это не купит!» Дедушка работал плотником в училище, и у него дома был топор, и не один. В конце концов, решили просто сообщить. Когда в руках у него будет не топор. Выбрали очень удачный момент, когда дед пил чай.
Ну, чай, пока долетит, — не горячий, а чашку можно новую купить.
А свадьба была веселая, там опять гости пели прямо за столами. Но не такая веселая, как в прошлый раз. Тогда невесте деньги лепили прямо на лоб через «тьфу», а жениха увезли с желтухой.
Пока вы моете ваш соленый баклажан проточной водой, слушайте дальше про трубу.
Сунжа текла за улицей Трудовой. Чтобы туда попасть — надо пробежать мимо пятиэтажек и пункта сдачи стеклотары. Там со средних веков работает дядька Вахид. Меня он знает, потому что мой папа пьет чешское пиво. И поэтому сдача стеклотары — это театр. Дядька Вахид разглядывает бутылку и жалобно говорит: «Дочка, когда ж ты мне полную принесешь?»
Хотя он не бедный! У него машина «Жигули» новая и дома в кухне толстый ковер лежит. Так говорит соседка Тамара: Вахид и его жена «два пара сапога», и сам он «жадный, как скопец».
Сдали бутылки и бежим мимо поцелуйных кустов: это жасмин, там всегда торчат парочки.
И почти сразу наступала речка.
Через Сунжу построили мост, чтобы ходить поездам, и провели трубу, о которой мы думали — «газовая». Теперь я уже не уверена: труба была широкая, вилась высоко вдоль железнодорожной насыпи, а потом резко ныряла вниз и соединяла два берега.
Не пройти по ней было нельзя. Трусить не разрешалось.
И мы бегали туда-сюда, лично я — зажмурившись: горе упавшему, внизу — камни.
Но кто думает о последствиях, тот не из Грозного!
Да, я знаю, что фраза звучит иначе.
Чем исправлять меня — найдите в хозяйстве пару добрых мужских рук, чтобы помогли отжать баклажан. Совет: для этой цели выбирайте сыновей-подростков, они пока добрые и не имеют права на вас орать.
И уже можно жарить. И немножко тушить под крышкой.
А пока овощи остывают (полностью!) — режем кинзу.
У ленкиной бабушки БабСени росло все. В Грозном земля такая: палку воткни — зацветет.
Но кинзу БабСеня не поняла. Посадила по случаю, думала, что петрушка. Всю раздала соседям.
Ту кинзу не надо было чистить.
А вашу — надо. Гнилые листья и грязь в солянке без надобности.
БабСеня пекла самые вкусные пирожки на свете (я до сих пор так думаю) в банках из-под консервов и однажды отвезла нас с Ленкой на Грозненское море. По документам — Грозненское водохранилище в Черноречье. Место высокой культуры и отдыха горожан: гребной спорт, водные велосипеды!
На Грозненское море иногда возили Ленку, не избалованную ежегодными посещениями Каспия. Кругом блистали девушки в ярких купальниках. Вокруг девушек полукругом лежали юноши. Я такое видела на картинках Херлуфа Бидструпа, которые нам не разрешали рассматривать: там встречались голая женская грудь и поцелуи. Картинка с девушкой на пляже иллюстрировала отдых белокурой немки в Болгарии.
И когда я уже совсем собралась отплыть от берега следом за Ленкой, ко мне подплыл нахальный огрызок чужого яблока. И мне совершенно расхотелось влезать в воду, которая так беспардонно ко мне отнеслась. Так не состоялось мое близкое знакомство с Грозненским морем.
Отряхните воду с пучков кинзы и мелко режьте свою траву. И лук с чесноком. Лук — тонкими полукольцами и подкинуть к баклажанам. А чеснок залить стаканом с четвертью винного уксуса и дать постоять.
Винный уксус так просто в магазинах не лежал, между прочим. Его на рынке покупали. Папа все время порывался его сообразить из ошметков винограда, оставшихся в соковарке. Из винограда варили сок, который я иногда пью в хорошем сне. А сухие «бубочки», по папиной мысли, не должны были пропасть. Но мама отказывалась «заниматься ерундой».
Пока чеснок совершает химреакцию в уксусе, найдите, чем обмотать руки. Они и так уже коричневые от баклажанов, а еще острый перец не нарезан.
Я возмущаюсь и потрясаю своими страшными руками!
Яжеженщина! Где мой маникюр?
Как у Жени Б., учительницы из нашей первой музыкалки. Она была шикарная, эта Женя — похожа на молодую Пугачеву, носила сапоги-чулки и курила в школьном дворе.
Я сдавала в ее кабинете «аккомпанемент». Играла на пианино, а школьная певица Людмила Межидовна выводила красивым сопрано: «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной! Напоминают мне оне другую жизнь и берег дальний».
И я знала, что я-то пою лучше! И я уж точно буду петь в Большом — и «La mamma morta» Джордано, а не этот заунывный романс!
Пустые мечты, говорила нам наша преподаватель в университете Нелли Аркадьевна, пустые мечты не приведут ни к чему. Лучше замуж вовремя идите. Пока зовут.
Перец, кстати, должен быть нарезан тонкими полосками. Правила такие. Мешайте. Пробуйте. Постарайтесь не прикончить все сразу. Трудно, понимаю. Вкусно так, что «за ухом трескается» (правильно, Тамара!).
«Это грибы?» — спросила Люся из четвертого подъезда, попробовав мамину солянку.
У Люси мы купили пианино «Лира». Такая была папина идея: каждой дочке по пианино в приданое, и сестры к тому моменту были музыкой экипированы.
Люся уезжала тайно. Вещи продавала только доверенным друзьям: соседи точили зубы на квартиру не скрываясь. «Я сына спасаю, очень боюсь», — говорила Люся.
По городу, взломавшему военные склады, летали пули. Сына участкового врача убили прямо у дома — пуля прилетела, и ага. Люди исчезали, убегали из города в ночь, просто растворялись без следа.
И мы тоже сидели на чемоданах, и пианино нам было не в тему, но как же: дочь и без приданого? Решили его на 8 этаж не тащить — ни лифты, ни мусоропровод не работали уже пару лет.
В 96-м, после боев за Грозный, «Лира» обнаружилась во дворе бабушкиного дома. Среди фотографий и личных вещей. С отвалившимися колесиками. «Лира» была мертва. Один бок прострелен и посечен снарядами, а внутри… ну дождь, снег — что там могло быть внутри?
Папа привез ее, немую и хромую на правые ножки, в Махачкалу, и я смотрела на нее и думала: зачем эта куча дров?
Сейчас «Лира» торчит неуместной черной бородавкой в моей небольшой квартире. Это все, что у меня осталось от старого дома, и сама я к пианино не подхожу. Но моя дочь играет на нем тему из «Аббатства Даунтон». И странным образом эта красивая мелодия напоминает мне мой любимый город.
Другую жизнь и берег дальний.
Ну вот, уже и солянки полбанки осталось, а еще столько всего могла бы рассказать. Про Тамару. Или про поход в немецкий цирк. Про убитую отцом девочку из соседнего двора и Саният-пугалу. Про тутовник еще у школы и как я подралась в шестом классе. Про Адика по кличке Росинант, у которого дважды увели невесту. И еще почему «гуроны» и «колхозники» — это не одно и то же.
Говорю же — бесконечная история.
Иллюстрации: Евгения Андреева
