Вернуться в Чечню

Грозный — город, существующий в двух измерениях. В первом он тихий и уютный, с маленькими зелеными аллеями, согретыми солнцем панельными многоэтажками, шумными рынками и цветущими клумбами. Во втором — современный и стильный, с идеальными дорогами, новостройками из стекла и бетона, дорогими авто и шикарными ресторанами. Между ними — война, заставившая десятки тысяч людей покинуть свою родину.

Кто-то уехал навсегда. Другие возвращаются в новый Грозный вопреки расстояниям, мнению родственников, наперекор самой судьбе.

Асиль, 25 лет, в Грозном с 2006 года

Мои родители — кумыки. Наша семья жила в кумыкском селе Брагуны, рядом с Тереком, в Гудермесском районе Чечни. Там я родилась и жила до пяти лет. Сразу после моего рождения папа уехал в Белоруссию, где занялся бизнесом.

Потом здесь началась война. Она не коснулась Брагунов, но мы слышали и видели ее, где-то рядом проходили бронетранспортеры. Папа в это время как раз купил квартиру и забрал нас к себе. Так что я не могу считать себя ребенком войны. Меня она не затронула совершенно.

В Белоруссии я прожила пять лет. В Чечне успела проучиться в первом классе, а там меня отправили в садик на подготовительный курс. Пришлось заново идти в первый класс.

Хотя мы и переехали, каждое лето я приезжала к бабушке в Грозный. Как только заканчивался учебный год, я умоляла маму скорее покупать билеты и ехать в Чечню, где меня ждала любимая подруга. Эти летние месяцы были такими беззаботными: не надо никуда спешить, ничего учить. Но ближе к августу я хотела назад, в Белоруссию. Дом для меня был там, а здесь была родина.

Моя мама городская, в Грозном у нее были родственники. Мы часто ходили к ним в гости. Я очень любила город. Первомайская улица, Дудаевский базар, аллея — все это живо в моей памяти. Помню, как мама плакала, когда после войны мы приехали в город и увидели развалины. Мы ехали в автобусе с «Минутки» к бабушке и смотрели на город в окно. Это было страшно. Только тогда я поняла, что здесь была война, и плакала вместе с мамой.

Мне нравилось в Белоруссии, но родители решили вернуться в Чечню, где остался дом, и начать бизнес здесь. Это был 2002 год, война уже подошла к концу. Сначала было сложно, и меня посещали мысли о том, что в Белоруссии лучше. Пришлось адаптироваться к чужому менталитету: ведь детство я провела в компании совсем других людей.

После школы поступила в институт в Грозном и стала жить у бабушки. В село ездила только на выходные. С тех пор многое изменилось: бабули не стало, дом продали. Но я все равно остаюсь в Грозном — снимаю квартиру, в которой мы живем вместе с племянницей. Работаю я в городе, и мне удобно находиться здесь в будни. Я городской человек и не хочу жить где-то на окраине.

В нашем селе жили только кумыки, поэтому чеченский я не знаю. Понимаю с трудом, а говорить совсем не могу. Когда поступила в вуз, из-за этого возникали проблемы. На первом курсе — вплоть до драк. Сложно не реагировать, когда тебе говорят, мол, у вас, кумыков, нет родины, живете у нас в Чечне, уезжайте к себе. Такое говорила молодежь, которая не знает историю. Я очень обижалась, шла с вопросами к папе, спрашивала, почему у кумыков нет своего государства. Потом успокоилась.

Я и сейчас сталкиваюсь с теми, кто не знает, что кумыки исторически живут в Чечне. Но меня это уже не задевает. Я абсолютно точно могу сказать, что Чечня — моя родина. Да и кардинальных различий между чеченцами и кумыками нет: обычаи похожи, свадьбы, похороны — все одинаковое. Мы даже больше отличаемся от дагестанских кумыков, чем от чеченцев. Что до внешности, то многие даже не понимают сразу, что я не чеченка.

Так что здесь, в Чечне, я у себя дома. У меня очень много друзей-чеченцев, а Грозный я уже считаю своим родным городом. Душа у меня на месте только тогда, когда я здесь. Может быть, это передалось от матери.

Вопрос смешанных браков рано или поздно тоже возникает. У нас, кумыков, бывают семьи, в которых такие браки воспринимают нормально. Но не в нашей. Когда я уехала в Грозный учиться, мама боялась, что я могу выйти замуж за чеченца. Так было с моей двоюродной сестрой, так что мы прошли через это. Сейчас мама стала более лояльна, говорит: главное, чтобы муж был мусульманином.

Франческа, 26 лет, в Грозном с 2016 года

Я родилась в Италии, никогда раньше не жила в Чечне и совершенно не знаю язык. Но о Грозном слышала с раннего детства. Когда мама укладывала меня спать, вместо сказок она рассказывала мне про свой родной город. Она умеет рассказывать очень артистично, и мне было легко представить Грозный как счастливый зеленый сказочный город, где люди живут одной большой семьей.

Потом, когда мне было шесть, мама уехала в Москву, а после — в Грозный, потому что бомба попала в родительский дом. Она привезла оттуда видео: мама и еще какие-то родственники ходили по руинам, было видно, что они плакали. Помню, что она плакала и когда вернулась в Италию. Из-за этого мое представление о Грозном стало более контрастным. Сначала он был для меня раем, теперь превратился в ад.

У меня нет родных братьев и сестер, и все, что я знаю о своих корнях, я знаю через маму. Иногда к нам приезжали ее родственники, но все равно я мало знала об обычаях и традициях чеченцев. Я, скорее, больше чувствовала. Мама редко говорила даже на русском, на чеченском вообще никогда.

Когда мне было десять лет, мои родственники из России приехали к нам надолго — почти на четыре месяца. Я много общалась с ними, стала понимать русский язык. Но я не понимала, что они вайнахи. Моя семья достаточно демократичная, так что отличий не чувствовалось. Только одна из моих тетушек носила платок.

Детство я провела в Италии. В Москве впервые побывала в 14 лет, приехала на свадьбу сестры. Переехать в Россию я решила два года назад, в 2014 году. Тогда я училась в Риме, но чувствовала, что нужно что-то менять. Был сложный момент, все навалилось, я чувствовала, что там нечего больше делать. И как раз мама собралась ехать в Москву, вместе с тетей они уговорили меня поехать с ними.

В Москве сначала было очень тяжело, все казалось чужим. Разница между Россией и Италией огромна. Погода другая, люди… Например, у меня телефон с камерой появился очень поздно, там более простые люди, а в России все более прогрессивные. Интернетом мы тоже не слишком интересовались — я даже не знала, как выглядит Грозный.

В Москве я жила в окружении сестер и тетушек. Они очень много рассказывали о чеченской культуре, но есть вещи, которые словами не объяснишь, — их просто чувствуешь. И вскоре я уже первый раз прилетела на две недели в Грозный с сестрой.

Помню, как впервые увидела из окна самолета залитые солнцем горы и большие облака. Тогда я подумала: это и правда рай. Потом мы вышли в город, и я почувствовала, что мое тело весит меньше, как будто здесь другая гравитация. Мне было легче тут ходить, это полностью физическое ощущение.

Первое, что я подумала, — тут очень красивая молодежь. Девушки ухоженные, мужчины все в хорошей физической форме. Видно, что люди следят за собой.

Культурного шока из-за разницы в поведении, в стиле одежды у меня не было. Я уже знала много про ислам, учила арабский язык, у меня было много друзей-мусульман, арабов, да и люди тут чем-то похожи на итальянцев.

Но даже тогда я не думала, что перееду сюда. Тем более не планировала выйти замуж за чеченца. Вообще не думала о замужестве. В семье шутили, что я буду жить с двенадцатью кошками.

А потом я встретила своего человека. Мы не искали друг друга специально, просто друзья сказали, что есть парень, который разговаривает по-итальянски. Он учился какое-то время в Италии, сам из Грозного. Мы начали общаться в интернете. Сперва подружились, а потом поняли, что полюбили друг друга.

На меня никто никогда не давил — не пытались подыскать мне мужа-вайнаха. Наверное, молились об этом втайне, но открыто не говорили. Просто так вышло, что я нашла своего человека и он оказался чеченцем из Грозного. Наверное, это и называется судьба.

У нас не было традиционной истории с предложением, когда приходят старшие и договариваются между собой. Мы с ним сами решили, что нам нужно пожениться. Я работала в Москве, занимала хорошее место, но как раз тогда, когда мы стали думать, как поступить, меня сократили. Все обстоятельства как будто вели меня сюда. Когда я решила выйти за него замуж, я сразу подумала: вот он, мой дом.

Мой муж — современный человек, но мне, как и всем, нужно носить юбку, иногда платок. Честно говоря, я скучаю по джинсам. Порой капризничаю из-за этого, но в целом проблем из-за одежды нет. Никто меня строго не ограничивает.

Я по-особенному чувствую Грозный. Думаю, здесь присутствует что-то естественное, что я не смогу найти нигде в другом месте. Это просто ощущаешь. Может, дело в религии: ведь я никогда не жила в обществе мусульман. Может быть, это сама природа. Так что мне тут хорошо. Приехав сюда, я пережила некую внутреннюю эволюцию и стала спокойнее.

Я много думала о вопросе самоидентификации. В Италии я не ощущала себя полностью итальянкой, не ощущала себя чеченкой и тут. Но когда кто-то говорит плохо о чеченцах, меня это больше трогает, чем когда говорят плохо об итальянцах. Больше всего меня задевает, когда говорят плохо о мусульманах. Поэтому я нашла тут дом, скорее, благодаря религии, чем благодаря принадлежности к нации.

Амина, 28 лет, в Грозном с 2016 года

Я родилась и жила в Грозном до 1999 года, потом из-за войны мы были вынуждены уехать. Во время первой чеченской наша семья тоже надолго покидала Грозный — мы жили у родственников в высокогорном селе.

Ярко помню один день начала января 95-го. Выпал снег, было очень солнечно. Так бывает только в горах. Мы, дети, катались во дворе на санках. Вдруг в небе появились истребители, и я очень испугалась: они летели прямо на нас. Самолеты выпустили залп, прямым попаданием снарядов был уничтожен дом, что стоял на противоположной от нас горе. Он полностью сгорел на наших глазах.

Довоенный город помню больше на уровне эмоций. Я тогда только пошла в первый класс. Мы жили все рядом, собирались всей дружной семьей у дедушки. Неспокойные времена тоже вспоминаю хорошо, по ним есть даже некая ностальгия. Наверное потому, что это время моего детства, пусть и пришедшегося на войну. Когда в августе 1996 года в городе шли бои, мы прятались в подвале общежития. Как только стрельба затихала, кто-то из соседей бежал к себе в дом, чтобы приготовить еду на всех. Люди делились друг с другом всем чем могли. Не было такого, чтобы каждый был сам за себя, мы все были очень сплоченными.

Во время второй чеченской кампании мы с бабушкой уехали в Москву. Я училась в шестом классе, было решено, что образование буду получать в Москве. К тому же в Москве жил брат, он учился в университете. Родители остались в Грозном, и я приезжала к ним на каникулы.

В 2000 годах здесь было небезопасно, из дома выходили редко, да и некуда было выходить. Инфраструктура отсутствовала, даже через несколько лет после окончания вооруженной кампании люди слушали «оркестр» — где-то всегда бомбили.

Меня всегда тянуло в Грозный, поскольку это мой дом. Просто путь назад затянулся. Осознание, что нужно возвращаться домой, появилось только в этом году. Да и родители уже немолодые, я хочу быть рядом с ними.

Я прожила в Москве много лет. Это огромный мегаполис, где живут миллионы людей и никому, по сути, ни до кого нет дела. В Грозном же ты часть сообщества со своими правилами и нормами, поэтому важно все: что и как ты делаешь, во что ты одет, как ведешь себя. В этом есть свои плюсы, возможно, есть и минусы. В Москве люди выходят из своих домов, втыкают в уши наушники, идут по своим делам, и их совершенно не волнует мнение окружающих. В Грозном все иначе — в любой момент к тебе может кто-то обратиться. Твой дом продолжается и за воротами. Это накладывает определенную ответственность на человека, но меня это не смущает.

Москву я люблю, но в Грозном все более размеренно, время течет медленнее. Родные, друзья, близкие — все в пределах досягаемости, что для меня очень важно. Здесь люди не оторваны друг от друга, не разделены расстояниями, трафиками, бешеным ритмом жизни. В Москве даже у неработающего человека нет времени.

Работа — это отдельная тема. Я три года проработала в суде в Москве, это были очень напряженные годы. Практически ни на что, кроме работы, времени не оставалось. В Грозном я продолжаю работать в судебной системе.

Я говорю на родном языке и понимаю его, но какие-то слова употребляю на русском. В работе мне это не мешает — язык судопроизводства в стране русский. Что же касается внешнего вида, то для меня ничего не изменилось: в Москве у меня был тот же дресс-код, что и здесь, и я вполне комфортно себя чувствую.

Многие жители Грозного были вынуждены покинуть город, в том числе и мои родственники. Но все, кто родился в Грозном, стараются приехать сюда хотя бы на короткий период — это как глоток свежего воздуха, как подзарядка, после которой ты можешь жить дальше. Когда я подолгу не бывала здесь, я чувствовала грусть и тоску по дому. Я знаю, что многие грозненцы испытывают те же чувства.

Дарья, 26 лет, в Грозном с 2007 года

Я родилась в центре Грозного. Моя мама русская, папа чеченец. В 1995 году, во время войны, мы с мамой переехали в Екатеринбург. Остальные родственники: тети, бабушки, папа, братья — все остались в Чечне. Большинство жили в том же доме и не покидали его, даже когда в него попал снаряд. Прятались в подвале, так и оставались там до окончания войны. Дом потом восстановили, и сейчас я живу там же, где родилась.

Мы очень долго не могли связаться со своей семьей — письма не доходили до адресата. Тогда мама написала в передачу «Жди меня». В 2004 году мы попали на телевидение, там и нашли нашу бабушку. С тех пор я стала приезжать в Грозный на лето, хотя жить тут не думала — Екатеринбург был мне ближе, я там выросла.

В 2007 году я приехала сюда на лето и осталась насовсем. Мама трагически погибла, и у меня просто не было выбора. Сначала я не знала языка. Мы с бабушкой по маминой стороне были как два сурка — вокруг нас говорили на чеченском, но мы ничего не понимали. Моя бабушка русская, всю жизнь прожила в Грозном, но почему-то так и не выучила язык.

Я совсем не жалею, что переехала сюда. Мне здесь комфортно, теперь я чувствую себя неспокойно, когда покидаю Чечню. Я очень люблю свой дом, я самый настоящий патриот, не хочу выезжать отсюда даже на пару дней. Сейчас я разговариваю по-чеченски, понимаю речь, проблем с этим у меня никаких нет.

Хотя говорят, что русским после войны тут было некомфортно, на мне это никак не сказалось. Я первый раз приехала сюда в 14 лет и никакого негативного отношения не чувствовала. Наверное, сыграло роль и то, что в нашем квартале жили все те же семьи, что и до войны, все люди знали друг друга.

Межнациональной розни у нас не было до войны, нет и сейчас. Многих моя бабушка воспитала, многим помогала. Белыми воронами мы себя не чувствовали. Никто никогда не тыкал в меня пальцем.

Разговоры, что чеченцы женятся только на чеченках, — это стереотип. Я знаю много пар, где жена русская. Вопрос религии более важен, когда речь идет о создании семьи.

Я довольна жизнью здесь, мне не хотелось бы ничего менять, хотя родственники звали меня за границу. Да и папа хотел, чтобы я уехала жить к тете, получила образование за рубежом. Но я не хочу. Тут я чувствую тепло, которое бывает только дома. Мне спокойно, потому что я не в гостях, а на родине.